В полночь упадет звезда - [100]

– Замужем Брюнхильд или нет, Амунда это не касается, – сурово ответил Олег. – Он ее не получит, пока я жив.

– Твоя воля, княже, – сдержанно ответил Чернигость. – Твоя дочь в твоей власти. Но я бы сказал, в том походе Амунд себя показал человеком отважным и благородным.

– В его отваге я не сомневаюсь. Но удача его уж слишком велика, она не поместится в моих владениях! И я не позволю ему питать ни малейшей надежды… не позволю получить ни малейших прав на мое наследство. Пусть ищет себе жену в Ётунхейме, а моя дочь не для него!

Брюнхильд смотрела в сторону, стараясь не выдать своих чувств; Горыня делала вид, будто это ее не касается и она даже не слушает.

– Твоя воля! – повторил Чернигость. – Я ж ему не сват. Так я говорил о тех краях… Я слыхал, на Варяжское море ездят через Волынскую землю…

У Горыни слегка дрогнуло что-то в груди при упоминании ее родных краев, и она еще старательнее стала делать вид, будто следит за огнем в очаге.

– Через него на реку Буг попадают, а с нее на Вислу, а Висла уж течет прямо в море Варяжское.

– Это к поморянам надо ехать… У нас и с волынскими князьями торгового мира нет.

– Так отчего же нет? Снарядить бы тебе послов – глядишь, и будет мир! Сперва с Волынью, а дальше – как богам поглянется. Может, дадут удачи – и до поморян доберемся. У них, я слышал, большие и богатые есть города.

– Это правда, – задумчиво кивнул Олег; сам родом из Дании, те города он когда-то видел своими глазами. – Там есть своя Волынь. Щецин. Велиград. Любек. Старград. Ратибор. Стоит об этом подумать…

Но и когда пир окончился и все улеглись спать, Амунд не шел у Олега из ума. Здесь, в этой самой гриднице, где Амунда принимали перед началом похода и где Олегу пришла мысль опоить Гримова соперника и не допустить к жребию, мысли о тех давних днях царапались в голову, не отставали. И только теперь, после многих попыток мысленно спросить Одина, в чем его вина, Олегу пришло в голову: а почему я так боялся этого жребия? Тогда ему казалось, что если Один отдаст верховенство Амунду, его гордость этого не стерпит. Но почему он допустил, что Один подведет его, унизит? Если бы он верил, что Один на его стороне, и дал божеству свободно высказать свою волю, она оказалась бы благоприятной для киевского князя. Более того: как он теперь знал, если бы Один отдал главенство над войском Амунду, для Грима это и был бы наилучший исход. Тогда Амун погиб бы на том темном берегу Итиля, а Грим сейчас был бы дома, с отцом, с молодой женой… А он, отец, своими руками поменял им жребии. Слепец, вообразивший себя зорким.

Собственная глупость встала перед Олегом величиной от земли до неба, как сам Мировой Ясень. Он выказал Одину недоверие, попытался подменить его волю своей и тем погубил своего сына. Бог Желаний исполнил его желание, но эта мнимая сговорчивость и была его местью. Но нельзя послать себе в прошлое простой совет: если веришь, что боги тебя любят, доверяй им.

И за эту мудрость он, вещий князь, заплатил слишком высокую цену.

* * *

В Чернигове князь оставался дней пять или шесть, давая дружине отдых перед дорогой обратно в Киев и решая разные дела. К востоку от Чернигова начинались северянские земли; частью они были покорены и платили Олегу дань, которую собирал Тростень, частью оставались под властью хазар, и вот от этих Олег ждал неприятностей. Прослышав о ссоре киевского князя с Итилем, они могли и сами поискать в его владениях славы и добычи. Не раз возвращались и к разговору о Волыни. Сошлись на том, что Чернигость сейчас же, пока осталось еще не менее двух месяцев санного пути, отправится с дружиной на Припять, чтобы через Турью, ее южный приток, добраться до города Волыни и поднести от имени Олега дары тамошнему князю. И если тот примет их благосклонно, разведать насчет пути к Висле и поморянам.

Разговоры эти волновали Горыню, хоть она и не подавала вида. Они внушали ей мысль об одном деле, которое, строго говоря, ее не касалось, но тем не менее ей очень хотелось его сделать. Верес из Боянца, кузнец и зелейник, запомнился ей как один из первых, не считая бабки Оздравы, людей, кто отнесся к ней по-доброму и помог выбраться на верную дорогу. Она хотела отплатить ему за добро – хотя бы той малостью, какой могла.

Но тут требовалась осторожность. Идти напролом было нельзя, чтобы не погубить куда более важное дело. Несколько дней Горыня наблюдала на вечерних пирах за дружиной: люди Олега дружески общались с людьми Тростеня и Чернигостя, пили вместе и обменивались всевозможными дружинными байками. Очень много говорили о сарацинском походе; Грима поминали вполголоса, уважительно поглядывая на Олега.

В последний вечер перед отъездом Горыня, выбрав случай, подсела к Вилмару.

– Я видела, ты часто пил вместе с Чернигиными людьми, – начала она.

– Да, эти дренги неплохие, храбрые. Тебе кто-то пригльянулся? Льотульв может так огорчиться, что убить кого-нибудь.

– Мне никто не приглянулся. Тебя попросить хочу кой о чем.

– Ты можешь во всем положиться на менья, если это не во вред нашему конунгу.

– Клянусь тебе, нашему конунгу от этого никакого вреда не будет. Я хочу, чтобы ты нашел кого-то из них, – Горыня кивнула на людей Чернигостя, – кто поедет с ним в Волынь. Дал ему вот это, – она вынула из сумочки на поясе половинку шеляга и вложила в жесткую ладонь Вилмара, – и попросил передать одну весть. Они поедут через реку Лугу, на ней стоит и сама Волынь. За переход или два до города будет малый городок, Боянец. Надо отыскать в нем кузнеца по имени Верес. Кузнеца они легко сыщут. И сказать ему: Лунава живет близ устья Припяти. Вот и все. Только на меня не ссылайся, как будто это твое дело.