Дело было под землёй.
В сырой пещере, глубоко под Белгрэйв-сквер, из стен сочилась каплями вода. Но что до того волшебнику? Не сухая пещера нужна была ему, но потайная. Здесь размышлял он о связи событий, управлял судьбами и приготавливал колдовские зелья.
Последние несколько лет торжественное спокойствие его размышлений нарушал шум автобусов; далёкий рокот подземного поезда под Слоан-стрит чутким ушам мага слышался гулом землетрясения. Ничто, что слышал бы волшебник о мире над своей головой, не свидетельствовало в пользу мира.
Однажды вечером, сидя в тёмной, сырой пещере и дымя зловещей своей трубкою, маг решил, что Лондон прожил на свете достаточно, злоупотребил предоставленными возможностями и вообще зашёл чересчур далеко с цивилизацией. И решил он Лондон разрушить.
Призвал он тогда своего приспешника из заросшего сорняками угла пещеры и «Принеси», сказал, «мне сердце жабы, что обитает в Аравии и селится в горах Бетании». Тут приспешник выскользнул в потайную дверь, оставив старика с его ужасною трубкой, и никто, кроме разве что народа цыган, не знает, куда он пошёл и какой тропой возвратился, но спустя год он снова стоял в пещере, проскользнув в потайной люк, пока старик курил трубку, и принёс с собой малый комок плоти, гниющий в гробике из чистого золота.
«Что это?» — прохрипел старик.
«Сие, — отвечал приспешник, — есть сердце жабы, что некогда обитала в Аравии и селилась в горах Бетании».
Скрюченные пальцы старика схватили золотой сосуд, и, простирая когтистую руку, маг скрежещущим голосом благословил приспешника. Автобус, громыхая, продолжал где-то наверху своё бесконечное путешествие; далёкий поезд сотряс Слоан-стрит.
«Пойдём, — сказал старый волшебник, — настало время». И тотчас же они покинули заросшую сорняками пещеру; приспешник тащил с собою котёл, и золотую кочергу, и все необходимые вещи; и оба вышли на свет. Старик чудесно выглядел в своих шелках.
Их целью была окраина Лондона; старик шагал впереди, а приспешник бежал за ним, и в самой походке старика было что-то волшебное, помимо его чудесного одеяния, котла, волшебной палочки, поспешающего следом приспешника и маленькой золотой кочерги. Мальчишки выкрикивали дразнилки — но замолкали, лишь встретившись взглядом со стариком. Так двигалась эта странная процессия из двух человек по Лондону, и никто не смог бы за ней угнаться. Здесь всё было ещё куда хуже, чем в пещере, и чем ближе продвигались они к окраине, тем ужаснее становился Лондон. «Настало время, — повторил старик, — это уж точно».
И наконец пришли они на край Лондона, где маленький холм со скорбным видом смотрел на город. Так здесь было худо, что приспешник затосковал по пещере, хоть там было и сыро, и полно ужасных изречений старика (тот говорил во сне).
Они взобрались на холм, и поставили наземь котёл, и положили внутрь его всё необходимое, и возжгли огонь из трав, которых не продаёт аптекарь и не выращивает порядочный садовник, и помешали в котле золотой кочергою. Волшебник отступил на шаг и забормотал, после же подошёл обратно к котлу и, поскольку всё было готово, распахнул гробик и уронил комочек плоти в кипящее варево.
И тогда-то маг начал колдовать, и тогда-то он воздел руки, и, вдыхая разумом пары из котла, произнёс слова, которых сам до сих пор не ведал, и назвал ужасные руны (приспешник завопил); и проклял Лондон от тумана до самого глубокого глинища, от зенита до преисподней; проклял автобус, фабрику, лавку, парламент, народ. «Пусть все они сгинут, — приказал он, — и Лондон уйдёт, вместе с трамвайными линиями, кирпичами и мостовыми; слишком долго они занимали место полей, пусть они все уйдут, и пусть вернутся сюда зайцы, черника и шиповник.»
«Пусть всё это уйдёт, — закончил он, — уйдёт сейчас, уйдёт навсегда».
В наступившей тишине старик кашлянул, и стал ждать, сверкая от нетерпения глазами, а Лондон всё гудел, как гудел с тех пор, как над рекой появились первые камышовые хижины, гудел, изменяя тон и тембр, но никогда не смолкая, гудел громче, чем в былые года, но гудел всё равно, пусть и надтреснутым от старости голосом; так гудел Лондон.
Тут повернулся старик к дрожащему своему приспешнику и, проваливаясь сквозь землю, ужасным голосом произнёс:
«НЕ ПРИНЁС ТЫ МНЕ СЕРДЦА ЖАБЫ, ЧТО ОБИТАЕТ В АРАВИИ И СЕЛИТСЯ В ГОРАХ БЕТАНИИ!»
