В полдень, на Белых прудах - [43]

— Пожар? Какой? Ах, да, пожар… Пожар!.. Зачем тебе это, Зина?

— Мне интересно, папа. Я все хочу знать о маме. И еще. О какой брачной ночи она просила тебя рассказать? Что это была у вас за брачная ночь?

Игнат снова взялся за бутылку, но Зинуля остановила его:

— Папа, ты мне обещал!

— Да, да, — легко согласился он и спрятал бутылку в шкаф. — А теперь, дочка, садись, я тебе расскажу о той брачной ночи, о которой говорила твоя мама.

Зинуля слушала и плакала. Затем она встала и вышла на улицу. И только тут Игнат сообразил, только тут до него дошло, что его дочь это время разговаривала без заиканий, легко и просто, как делают это обычные люди. Не может такого быть! Он стукнул себя по лбу: не может такого быть!

Он вскочил и бросился следом за дочерью.

Глава девятая

1

Зинуля прибежала к Чухловым рано утром, те только поднялись. Ванька умывался, собираясь на работу, а тетка Ульяна готовила ему завтрак.

— Ульяна Викторовна, — крикнула с порога Зинуля, — а я на ферму буду устраиваться, телятницей туда пойду.

Тетка Ульяна приподняла голову и удивленно посмотрела на нее:

— Телятницей? А отец тебя отпускает?

— Отпускает, Ульяна Викторовна. Вчера вечером, как вы только ушли от нас, я и переговорила с ним.

— Постой, постой, Зинуля! А ну-к подойди ближе. — Тетка Ульяна было хотела сказать, что она нынче не такая, как обычно, а главное — разговаривает хорошо, но ей не дал Ванька, он как раз зашел в комнату.

— О, Зина! Что так рано к нам? Чего-то нужно?

— Нет, просто пришла.

— А-а. Ну-ну.

Ванька прошел мимо в другую комнату и стал одеваться.

— Значит, телятницей, да? — снова заговорила тетка Ульяна.

— Телятницей.

— Вань! — окликнула вдруг племяша тетка Ульяна. — Слышь, Вань, ты где там?

— Я одеваюсь, — отозвался Ванька.

— Ну одевайся, одевайся…

— Чего, теть Уль? — Ванька в рабочем, на нем — старый комбинезон, еще электриком когда был, получал, поверх него клетчатый пиджак, раньше модным считался. Ванька любил его носить, на танцы и в кино в нем ходил. Кепку клиньями он держал в руках. Одной сигареты и не хватало, чтоб представить окончательно, каким Ванька был лет семь-восемь назад. — Чего, теть Уль?

— Ты на нашу гостью погляди.

— Ну посмотрел, ну и что?

Зинуля улыбнулась.

— Зинуля, а ну скажи моему племяшу что-нибудь, — этак азартно попросила тетка Ульяна.

Но Зинулю опередил Ванька:

— Что-то уж больно она веселая нынче, — и повернулся к ней: — Что, похоронила мать и обрадовалась, сдыхалась, наконец, да?

Лицо у той вмиг стало злым, точно у дикой кошки. Ну-у, этого она от Ваньки не ожидала! — примерно такое было у нее выражение.

Ванька тоже сообразил, что ляпнул лишнее, но слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

Тетка Ульяна оторопело молчала.

— Дурак ты, Ванька, и не лечишься, — первое, что сказала Зинуля. — Я к тебе, как к человеку, а ты… А ты… — Она не договорила, махнула рукой и убежала.

— Что ж ты наделал, а? От Бес! От Бес! — закричала на племяша тетка Ульяна. — Ты же девку до смерти обидел. Да она тебе век того не простит!

Ванька поднял виновато глаза:

— Не хотел я, ей-богу, не хотел, теть Уль. Поверь. Получилось так, с языка сорвалось, бывает такое.

— У Бродовых бывает, а мы не Бродовы, мы Чухловы, слышишь?!

Во, думал Ванька, и плохого ничего вроде не снилось, а тут, на тебе, такая промашка с утра. И дернуло же ляпнуть неосторожно. Точно действительно внутри у него сидел бес.

Ванька извинительно поднял руки:

— Все, все, теть Уль, ошибку свою осознал. Исправлюсь.

— Вот теперь беги и извиняйся перед девкой. Она, похоже, сейчас слезами, бедолажка, исходит.

— Понял, теть Уль. Я пошел. Я нынче завтракать не буду — сыт по горло.

Он выходил уже из комнаты, и тут его задержала тетка Ульяна:

— Ты хоть сообразил, чего прибегала она, нет?

Ванька пожал недоуменно плечами.

— Ты слышал, как выговаривала слова Зинуля?

— Как? Обыкновенно.

— В том-то, дуралей, и дело, что необыкновенно, — подчеркнула возбужденно тетка Ульяна. — Она без заиканий говорила. Все слова четко произнесла.

Ванька нахмурил брови:

— Фу, черт, не обратил внимания.

— То-то и оно, что живешь и ни на что и ни на кого не обращаешь внимания, потому и холостой до сих пор! — сделала неожиданный вывод тетка Ульяна.

Ванька расстроился. Действительно, он виноват. Ну надо же такому случиться!

И он не удержался, уже идя на работу, забежал-таки к Переваловым, надеясь там увидеть Зинулю и перед ней извиниться, а коль ее не будет, сказать отцу, что ни за что ни про что обидел его дочь, пусть передаст, что приходил Ванька Чухлов и просил простить за глупую выходку. Но у Переваловых висел на дверях замок.

И кузница оказалась тоже закрыта.

Только тут до Ваньки и дошло: и Игнат и Зинуля отправились на кладбище, к Евдокииной могиле.

Придя в Заречный, он зашел в приемную директора и отдал секретарше фотографии и справку.

— Подписали мое заявление?

— Подписали.

— Спасибо.

У теплиц его уже поджидал Филипп Ненашев, а рядом стояли еще трое мужиков и парнишка. Что им тут надо?

Он Филиппу подал руку, а мужикам и парнишке, просто кивнул — он их не знает, чего к ним тянуться.

— Значит, так, — заговорил завотделением. — В адрес нашего совхоза на железнодорожную станцию прибыл вагон с углем. Его срочно надо разгрузить, иначе штраф наложат. А штрафы у железнодорожников ой-ей-ей! Короче, директор дал команду сформировать бригаду и отправить на станцию.