В полдень, на Белых прудах - [17]

Что не породнился с Прокиным, Ванька не жалел, а вот о Катерине думал. Он и теперь не переставал о ней думать, хоть и знал, что она была замужем и с детьми. Катерина не виновата, что у нее такой отец.

Прокина в селе многие недолюбливали.

Однажды случилось — умерла старая учительница. Она давно жила одна. Ее опекали соседи. Смотрели: дым из трубы идет — жива, значит. А как-то соседи увлеклись делом, подсолнуховую ботву собирали на топку (в то время о дровах и об угле и думать не могли — благом большим считалось, у кого все это имелось), рано, ни свет ни заря, поднимались, поздно приходили. Когда об учительнице вспомнили, дыма уже не увидели. Тотчас к ней: что такое? А она уж, бедолага, мертвая.

Стали хлопотать о похоронах. Пришли к председателю колхоза (а был как раз тот, который работал до Каширина и которого на повышение взяли), он и сказывает: идите к председателю сельсовета, пускай тот думает. Прибежали люди к Прокину: так и так, несчастье, надо человека достойно похоронить. Тот развел руками: у него что, похоронное бюро? Родственники пусть и занимаются.

Пришлось обращаться в совхоз, оттуда тоже в кирпилинскую школу ходили дети. Там не отказали, помогли сделать гроб, дали машину.

Похоронная процессия проходила мимо сельсовета и правления колхоза, но ни один ни другой председатели проводить учительницу в последний путь не вышли, не посчитали нужным, занятостью прикрылись. А между тем оба, как выяснилось потом, у нее и учились.

Народ того не забыл, он только вид сделал, будто забыл. Но вот печаль: и тот и другой за руководящие посты держались крепко, Прокин до сих пор властвует в Кирпилях, а бывший председатель колхоза выдвинулся в районное начальство.

Вот кому хорошо живется, подумал в кабинете Ванька, всяким выскочкам, у них все ладно, более того, если больно другим, им легче, душа на месте.

Когда Ваньку судили, Прокин заодно с Бродовыми выкрикивал, Петром и Гришкой: под закон, под закон его, И приговор чтоб посуровее! Ванька еще удивлялся: ну с Бродовыми ладно, у него с ними с самого детства недоразумения, а чего Прокин-то, чего ему надо? Неужели из-за дочери? Так дело то добровольное, Катерина сама хотела того, ее силком не брали…

Прокин пошептался, пошептался о чем-то с Кашириным и вышел, все так же не глядя на Ваньку.

Каширин потянулся рукой к плечу водителя:

— Приехали, Юра. Останавливайся.

Ванька только тут в парне признал сына местной почтальонши Елизаветы Меньшиковой. Растет, растет новое поколение, не по дням, а по часам. Давно ли этот Юрка бегал голоштанным, а вот уже, оказывается, и армию отслужил, и самого председателя колхоза на «газике» возит.

Ванька вышел из машины — ну-ну, и какой же разговор? Не на лужайку ли председатель его вывез, покуражиться, повеселиться, как иногда это у начальства случается? Но что-то не заметно. Ванька так думал, а сам изучал округу: чего, собственно, именно сюда привез его Каширин?

Они остановились на крутом берегу реки Талой, вокруг зелено, изредка лишь были видны голые, подобно проплешинам, бурые по цвету места. Внизу темнела иссиня-зеленой гладью вода. В детстве Ванька бывал здесь часто, особенно зимой; напротив, у самого берега, гора, с нее хорошо спускаться на санках, с горы — к реке, а там — лед. Но не всякий тогда рисковал, многие боялись. Еще бы! Гора крутая, можно и разбиться.

— Вот какая у меня зародилась мысль, Ваньша, — заговорил наконец Каширин и стал объяснять свой план строительства кирпичного завода. Сколько, делился он, можно кланяться горожанам или же обращаться в богатые колхозы, которые давно такие заводы соорудили, пора и свой иметь. Тут, где стоят они, заводу и место, выроют для обжига печи, на первый случай хотя бы две, тысяч этак на сто в год, выстроят сараи для выкладки сырца, закажут глиномялку, а заодно и пресс. В общем, дело стоящее, надо им срочно и заняться.

Ванька слушал внимательно Каширина и думал: а он-то при чем? Строительство кирпичного завода и вправду необходимо, это всем видно. В тех хозяйствах, где они уже имеются, люди из кирпича личные дома строят, села обновляют. А в Кирпилях всего-то, наверное, около десятка таких, а то саманные да набивные все.

— Мысль у вас, Афанасий Львович, хорошая, — горячо поддержал Каширина Ванька. — Я вот только удивляюсь: почему раньше до этого не дошли? Ведь до войны, говорят, в Кирпилях был кирпичный завод, именно сюда народ ехал за кирпичом.

— Точно, Ваньша, я и сейчас помню некоторых наших кирпичников, на весь район тогда о них слава гремела. — Каширин помолчал. — Но война все и разрушила, от завода сейчас, погляди, и следа не осталось. Кстати, вон то место, где располагался завод.

Они прошли туда. Осмотрелись.

— Скажешь теперь, что когда-то тут находился кирпичный?

— Откуда? Нет, конечно.

— А черепицу, черепицу где изготавливали? — поинтересовался вдруг водитель.

— Черепицу? И ее тут выжигали. Все кирпилинские дома покрыты местной черепицей.

— Умели же раньше люди жить! — Глаза у Юрки азартно блеснули. — А нынче и умных много, а чего-то путное придумать не моги.

— Но-но, — Каширин этак шутливо погрозил водителю пальцем, — не говори так, Юра. Война намного нас отбросила — не до жиру, быть бы живу. Требовалось все поднимать. А как раз в районе Кирпилей бои шли горячие. От многого, что было тогда, одни ошметки остались. Вот как обстояло дело, Юрий.