В полдень, на Белых прудах - [16]

Ваньку опять задавил смех.

3

В приемной у Каширина была очередь. Сидели тракторист Прокша Оглоблин, носатый и прочный телом парень, пенсионерка Чугорина, ее Ванька знал плохо, как раз когда шел над ним суд, Чугорины и приехали в Кирпили (Чугорина со стариком и взрослым женатым сыном), и еще тут была Мария Венедиктова, лет сорока восьми женщина, жена колхозного завгара Серафима Венедиктова.

Ванька вошел, поздоровался с сидящими и тоже стал ожидать. Ему бы, конечно, сразу к председателю: его вызывали, а раз так, чего высиживать, у него что, много пустого времени, но Ванька не осмелился.

Увидев его, первым выразил удивление Прокша Оглоблин:

— Ванька! Бес! — Руки растопырил, похоже, собирался обнять.

Однако тот охладил парня:

— Тихо! Тихо! Чего тебе?

Венедиктова тоже приблизилась:

— Здравствуй, Чухлов!

— Здорово, Мария!

— Отпустили?

— Сама видишь.

— Вижу. — Венедиктова все вопросы на том исчерпала и, вернувшись, села.

Оглоблин же Прокша не отходил.

— Вызывали или сам пришел? — спросил он, когда отошла от них Венедиктова.

— Вызывали.

— А я сам пришел, по личному, — поделился Прокша. — Хочу в отпуск отпроситься, шестой год без отдыха. Путевку мне обещали на Кавказ.

— Каширин обещал?

— Какой там! Профсоюз, — коротко объяснил Прокша. — Каширин, наоборот, не дает отпуска.

— Как не дает? — поинтересовался Ванька. — Разве можно так?

— Выходит, можно.

— Да не слушай ты его, — подала голос Венедиктова. — Врет он все. В отпуск Прокша каждый год ходит, только отпуск не на то тратит. В теплице помидоры выращивает, а когда приходит пора продавать их, он, естественно, вымаливает отпуск.

— Молчала бы, — недовольно озирнулся на Венедиктову Оглоблин. — Язык у тебя без костей, так бы им и молола, молола.

— Ишь! Ишь! — возбужденно заметила та. — Все верно: на воре шапка горит!

Из кабинета председателя вышел неожиданно Петр Бродов. Он был красный как рак, будто не из кабинета выпустили — из бани с сухим паром. Похоже, ему досталось там.

Ванька при его виде слегка опустил голову — не хотел с ним встречаться глазами. Может, Петр не заметит?

Но, какой там, проскочит мимо, держи карман шире!

Перед Ванькой, как вкопали его, остановился.

— О, кого вижу! — А у самого в глазах бесята. — Что ж так рано выпустили, а? Тебе бы еще маленечко, чтоб ума-разума набрался.

Ванька молчал. Еще чего, станет в приемной председателя тары-растабары с Петром Бродовым разводить. Тут для того не место. И вообще, сказать откровенно, с Бродовыми ему не хотелось иметь никаких отношений — подальше, подальше от них. Еще там, когда в колонии сидел, так решил.

— Чего ж зубки не показываешь, а, Бес? Иль тебе в тюряге их проредили?

Оглоблин, видя, дело оборачивается круто, отступил назад: чего, спрашивается, ради станет он вмешиваться, двое дерутся, третий не мешай.

Ванька упорно продолжал молчать.

— Ну-ну. Хорошо, — угрожающе пробасил Петр, — еще заговоришь, заста-а-авим ангелочка зубки показать, — и зло хлопнул дверью приемной.

Ванька дождался очереди и вошел в кабинет к Каширину.

— Слушаю вас, Афанасий Львович. — Он стоял у двери и ожидал, что скажет ему председатель.

Тот поднялся из-за письменного стола и вышел на середину:

— У меня к тебе, Ваньша, разговор, но о том, по-видимому, не здесь, не в кабинете, хорошо?

Ваньке что — ему все равно, где с ним будут беседовать. Главное — о чем, — для него это как раз небезразлично.

Каширин вернулся к своему столу, подсел ближе к телефону и набрал номер:

— Серафим Романович? Каширин. Юрий у тебя? Передай, мы едем. Я жду его.

Ванька сообразил: председатель звонил завгару и просил прислать машину.

И действительно, вскоре в кабинет заглянул водитель Каширина:

— Я тут, Афанасий Львович.

В машине председатель молчал. Ванька тоже не подавал голоса, терпеливо выжидал, соображая одновременно, к чему идет дело. Он догадывался: Каширин неспроста вызвал, что-то хочет серьезное сказать, но вот что — пока это для него оставалось загадкой.

Если о какой-то работе речь, думал про себя Ванька, то он уже решил: в колхоз не пойдет. Не может после того, что случилось с ним, тут оставаться. В совхоз — куда еще ни шло, там его мало кто знает, а может, и вообще незнакомых — время все же идет, не стоит на месте…

Перед тем, как появиться водителю, в кабинет к Каширину вдруг заглянул председатель сельсовета Прокин, по всей видимости, у него возникло какое-то срочное дело, и увидел Ваньку.

Ванька кивнул ему, но тот не ответил, более того, повел так себя, будто его не заметил, сразу заговорил с Кашириным.

Изменился Прокин, глядя на председателя сельсовета, думал Ванька, заметно полысел, ноги еще более закруглились. Вот только глаза по-прежнему чистые, без прожилок, будто их не касались и годы.

Признаться, Ваньке не очень хотелось, чтоб у него был тестем Прокин. Так уж вышло: выбор внезапно пал на его дочь Катерину. Прокин, наверное, это чувствовал и испытывал волнение. А когда дело завертелось со взяткой, воспринял с облегчением. У него глаз наметан, подчеркивал постоянно Прокин, он сразу определил: Ванька Чухлов его дочери не жених, Ванька Чухлов сапог, конечно, но не из той пары; так оно и вышло, как в воду глядел.