В открытое небо: основано на жизни французского писателя и летчика Антуана де Сент-Экзюпери - [96]

– Эти вон там, это мы.

– Грандиозное открытие! – подтрунивает Мермоз.

– Я хотел сказать, что мы настоящие – не те, что сидим здесь, а те, что смотрят на нас из зеркала.

Гийоме скашивает на него взгляд. Он Тони не понимает, а в этот час даже не хочет прилагать усилия, чтобы понять. Мермоз, наоборот, обводит его заинтригованным, преувеличенно театральным взглядом.

– Если те, что в зеркале, настоящие, то мы-то, черт возьми, кто такие?

– Вот в этом-то и вопрос, Жан, только ответа у меня нет. Я не смогу это хорошо объяснить, но каждый раз, когда я смотрюсь в зеркало, я вижу там другого, не себя. И если это он Антуан де Сент-Экзюпери, то тогда я – самозванец. Потому что я не он… Следишь за моей мыслью?

– Черт возьми, Тони, да ты так с ума меня сведешь! Водочки надо заказать.

Мермоз замечает, что на рынок заходит стайка молодых женщин, которые направляются готовить к началу торгового дня прилавки с фруктами и рыбой. Он встает с табурета и идет к порогу, чтобы сделать им реверанс.

Гийоме хмурит брови.

– Они ж подумают, что ты над ними насмехаешься.

– Вовсе нет! – говорит Тони. – Они видят, что это знак истинного почитания. Мермоз обожествляет женщин, причем всех.

Самая старшая из них сурово сдвигает брови, однако юные кокетливо хихикают и, зардевшись, убыстряют шаг.

Рассвет застает всех троих с заплетающимися ногами. Бредут, обнявшись. Напевая кое-как переведенные на французский язык болеро.

Через несколько дней Мермоз везет Тони в гости к одному своему аргентинскому другу, летчику. В доме на стол килограммами выставляется жаркое, литрами – пиво, вино, коньяк, а также подаются сигары, смех и высокий градус разговоров на банальные темы с целью произвести впечатление на неких сеньорит, которые, возможно, и сами весьма предрасположены к тому, чтобы быть впечатленными.

Под воздействием меланхоличного бандонеона и выпитого алкоголя гости принимаются петь столь же воодушевленно, сколь и фальшиво. Сам Мермоз подхватывает песню, повязав галстук на лоб на манер индейца. Тони пытается начать беседу с одной юной англичанкой – очень белокурой и чрезвычайно пьяной. Он всеми силами стремится продвинуть свой флирт, но она лишь трогает пальцем его курносый нос и смеется. В один прекрасный момент ему начинает казаться, что он-таки сможет завоевать ее при помощи своего таланта: она ведь не перестает хихикать. На самом деле она ни слова не понимает по-французски. Все еще смеясь, девушка встает и уходит, оставляя его с носом, сразу и навсегда. Мермоз появляется как раз вовремя.

Лоб его по-прежнему опоясан галстуком, но голос совершенно серьезный, как будто он уже за пределами праздника.

– Пошли?

– Куда?

– В центральный офис.

В это неурочное время офис выглядит фантастически. Свет включился, но Тони не может отделаться от ощущения, что оказался среди декораций. Пустые стулья, заваленные бумагами столы, застывшие календари, спящие телефоны, часы, тикающие ни для кого. Склад накладных, кип документов и разных папок.

Мермоз ведет его в свой кабинет. Достает из ящика стола какой-то блестящий предмет, похожий на зажигалку, и подходит к огромной карте Южной Америки. Мнимая зажигалка на самом деле заканчивается ярко-красным кончиком, который он ставит на точку Буэнос-Айреса. И медленно ведет вертикальную линию к югу. Очень длинную линию, в полторы тысячи километров, до Комодоро-Ривадавии, где рукой подать до Магелланова пролива.

– Что это? – интересуется Тони.

– Патагония. Сейчас это всего лишь нарисованная линия, а тебе предстоит создать линию авиапочты.

Тони подходит к карте поближе. Линия, проведенная Мермозом, вызывающего цвета крови, но пахнет сладким ароматом женщины.

– Я туда уже несколько раз летал и кое о чем на словах договорился, но с этой минуты заниматься всей бюрократией будешь ты. Тебе придется проинспектировать все аэродромы, уволить криворуких работников, а на следующий день взять их обратно, потому что найти квалифицированный персонал невозможно.

Из шкафчика он достает стеклянную бутылку и разливает в стаканы виски.

– Давай выпьем.

– А за что пить будем, Жан?

– Это ты сам скажи…

– Тогда выпьем за губную помаду!

Глава 50. Патагония (Аргентина), 1930 год

Патагония даже для аргентинцев – синоним глуши, почти пустыни. Миллион квадратных километров, полторы Франции. Огромная территория, исхлестанная ветром, который и камни с места на место носит.

Тони излетал ее всю из конца в конец, организуя линию: Баия-Бланка, Сан-Антонио-Оэсте, Трелью, Комодоро-Ривадавия, Пуэрто-Десеадо, Сан-Хулиан… добрался даже до Рио-Гальегос, что на Магеллановом проливе. Франция за работу в этой глухомани удостоила его звания кавалера ордена Почетного легиона. Но здесь, в этом небе, почести из Парижа для него как флейта без дырочек.

Пролетая над регионом Рио-Негро, что в восьмистах километрах от Буэнос-Айреса, он глядит вниз. На безбрежных полузасушливых плато кудрявые овечки исполняют свою хореографию, словно стаи белых сардинок. Зеленые с желтизной долины – бескрайний засушенный сад, который нигде не кончается. На коленях у него лежит маленький почтовый мешок: взлетно-посадочная полоса в Сан-Антонию вскоре после открытия пошла трещинами. Начальник почтовой службы Сан-Антонио в полном отчаянии обратился к нему.