В открытое небо: основано на жизни французского писателя и летчика Антуана де Сент-Экзюпери - [98]

– Чего хочет эта женщина, сеньор Эрасмо?

– Чтобы вы взглянули, нет ли в мешке письма от ее сына из Буэнос-Айреса. Не обращайте на нее внимания! Она просто сумасшедшая!

Но Тони наклоняется и мягко берет ее под локоть, поднимая.

– Вам нужно подождать, пока почту не разберут в конторе! Если для вас есть письмо, то его доставят прямо к вам домой.

Лицо женщины выдублено суровым климатом, превращающим человеческую кожу в свиную, но глаза на нем горят ярко. Она ни на сантиметр не двигается с места.

Теперь женщина говорит медленно, чтобы он ее понял:

– Пожалуйста, сеньор авиатор. Мой сын. Его зовут Лучо. Вот уже год я ничего о нем не знаю. Даже жив он или нет. Вы не представляете мою боль.

Тони переводит взгляд на главного почтмейстера.

– Сеньор Эрасмо, не могли бы мы сделать исключение? Писем не так много, мы за минуту увидим, есть ли письмо для этой сеньоры.

– Сеньор Сентэкс, правилами это не дозволяется…

– Целый год не иметь известий о сыне тоже не дозволяется.

Почтовый чиновник раскидывает руки, словно патагонский Христос, и показывает на деревянный стол возле входа в ангар. Туда он и идет с мешком в руках, а вслед за ним – сеньора, оркестр, босой полицейский и добрая половина жителей города. Тони садится на скамейку возле стола.

– Ваше имя?

– Меча, сеньор.

Кто-то за ее спиной подает голос:

– Ее зовут сеньора Мерседес Агрегасьон Галеано Гонсалес.

Тони открывает кожаный мешок и начинает перебирать письма, на каждом из них – красная надпись: «Аэропосталь». Женщина пристально глядит на него, вцепившись руками в юбку. Тони опасается, что для нее ничего нет, но иногда, очень-очень редко, жизнь нам улыбается. Он поднимает письмо.

– Сеньора Мерседес Галеано…

Тони протягивает ей письмо, но она не отрывает рук от юбок.

– Возьмите ваше письмо, сеньора, – настаивает Тони.

Она не двигается. Тот же человек, что назвал ее имя, делает шаг вперед.

– Сеньора не умеет читать.

– Ну так сделайте ей одолжение, прочтите, – просит его Тони на своем примитивном испанском.

Мужчина опускает глаза в пол.

– Я тоже не умею, сеньор.

– Шайка неграмотных! – Главный почтмейстер берет письмо. – Подойдите ко мне. Я вам его прочту.

Сеньор Эрасмо с профессиональной сноровкой вскрывает конверт и начинает зачитывать несколько вкривь и вкось написанных строчек. Сын пишет матери, что работает на фабрике по производству красок, что питается хорошо, что, когда скопит денег, вернется домой… Женщина по ходу чтения кивает, и слезы счастья бегут по ее щекам.

– Прошу прощения, сеньор авиатор! – подходит другой горожанин. – А не могли бы вы взглянуть, нет ли там чего-нибудь на имя Леонардо Лючетти Санчес?

Тони бросает косой взгляд на сеньора Эрасмо, но тот только пожимает плечами. Так что он снова энергично начинает рыться в мешке. Перед столом вырастает очередь, и образуется импровизированная почтовая контора. Тони не понимает многих слов, обращенных к нему, но зато хорошо понимает все жесты. В этих письмах нечто более ценное, чем золото. Сидя за дощатым столом, ежась в кожаной куртке летчика, на самом южном аэродроме планеты, продуваемом острым, как кинжал, ветром, он видит, как самые разные люди – всех возрастов и состояний – смеются и плачут, извергают проклятия и оттаивают. И чувствует, что жизнь его связана с другими жизнями. Он вручает письма, и сердце его тоже тает.

Глава 51. Буэнос-Айрес, 1930 год

Когда он возвращается на аэродром в Пачеко и снимает куртку, шлем и перчатки, то постепенно освобождается и от потрясений, испытанных в Патагонии. Из-под комбинезона пилота появляется гражданский костюм-двойка. Тони закуривает сигарету, и тут же подъезжает такси. С адресом он секунду колеблется. Он устал, и самым разумным было бы поехать домой. Но усталость от одиночества еще больше. И он дает адрес четы Гийоме.

Ноэль и Гийоме как гайка с винтом. Однажды в Сенегале, когда Гийоме рано ушел от друзей из пивной, потому что его ждала Ноэль, один летчик с длинным языком стал над ним потешаться:

– Домой-домой, а то как бы нам не влетело за опоздание! А по воскресеньям под ручку со своей мадам отправляемся на прогулку и кушаем меренги. Можно ли представить себе бо́льшую банальность?

Тони чуть не захлебнулся своим мартини. На него напал приступ кашля такой силы, что оливка из коктейля вылетела обратно и долетела до середины стола. Некоторые стали смеяться, но, увидев его разгневанное лицо, рты позакрывали.

– Да ты ни капли о любви не знаешь! Даже буквы «л», – заорал он, поднимаясь со стула.

– Я вот женат, но этой мещанской жизни не веду, – произнес в ответ задетый пилот.

– Я тоже женатый, – прибавил другой.

– И что говорят жены о вашей работе пилотов? – спрашивает их Тони.

– Чтоб я лучше подыскал себе работу на земле! – отвечает один.

– Моя, – присоединяется другой, – не жалуется, но пускает слезу каждый раз, когда у меня вылет.

– Моя невеста тоже сама не своя, когда я летаю.

Тони отрицательно мотает головой.

– Они сильно вас любят, но не сердцем.

– Как это может быть!

Поднялся возмущенный ропот, но Тони просит дать ему сказать.

– Вот Ноэль – да, она любит Гийоме всем сердцем: в каждый полет она провожает его, смеясь.