В открытое небо: основано на жизни французского писателя и летчика Антуана де Сент-Экзюпери - [72]

Ни те ни другие не ошибаются.

Глава 37. Кап-Джуби (Марокко), 1928 год

В те паузы, что образуются между встречами приземляющихся на его аэродром самолетов, спасательными операциями по вызволению попавших в плен летчиков и дипломатической деятельностью по установлению контактов с испанцами и местными племенами, частью воинственными, Тони продолжает марать бумагу. Иногда он печатает с такой скоростью, что рычажки с буквами «Ундервуда» соприкасаются, и машинка стопорится. Но бывает и так, что он сидит перед клавиатурой минутами и даже часами, не решаясь нажать ни на одну букву.

Порой на крыльях фантазии он устремляется к небесам. Но случается и так, что пригибается к земле под грузом ответственности – он сочиняет не что-нибудь, он пишет собственную судьбу.

Пилот Бернис, летающий над пустыней и закаленный в тысяче разных передряг, человек, каждый день рискующий жизнью с той же невозмутимостью, с которой по утрам бреется, волнуется перед перспективой полета в Париж и встречей с женщиной, которую он так и не забыл.

Женевьева…

Это имя напоминает ему о городе, в котором они с Лулу были счастливы. Он с улыбкой вспоминает, как им удавалось смеяться над строгим надзором мадам Петерманн в том путешествии, что теперь видится сном.

Рука его галопом скачет по клавишам. Женевьева замужем за иностранцем, за немцем. Какой он? Тони зажигает сигарету. Наверняка это мужчина, который на людях ведет себя чрезвычайно серьезно и решительно. Сначала он думает сделать его одноглазым, с черной повязкой на лице, как у пирата. Но потом отказывается от такого опереточного персонажа – в него никто не поверит. И вновь решает предоставить читателю возможность нарисовать его таким, каким ему подскажет собственное воображение.

Кульминационный момент в повествовании наступает тогда, когда Бернис шлет телеграмму Женевьеве, в которой сообщает, что после долгого отсутствия возвращается в Париж и ему бы хотелось засвидетельствовать ей свое почтение, а она очень вежливо отвечает ему, приглашая на светский ужин: хороший способ встретиться, чтобы не встречаться.

И он задается вопросом, принял бы он сам приглашение на ужин с Лулу и ее мужем. Сама идея кажется ему отвратительной! Быть вынужденным наблюдать за тем, как другой мужчина оказывает ей знаки внимания, которые еще и не останутся без ответа.

В одиночестве своего кабинета на аэродроме Тони себе говорит: нет, нет и еще раз нет. При этом знает, что да, да и еще раз да. Конечно же, он пойдет, даже если внутри у него в клочки порвется печенка. По крайней мере это возможность побыть вблизи от нее, возможность услышать еще раз ее голос. Он похитит аромат ее духов, а она об этом даже не узнает.

Бернис, естественно, принимает приглашение Женевьевы.

Бедный Бернис!

Но божественное провидение в судьбе придуманного летчика – он сам, и слишком жестоким к Бернису он не будет: ужин, конечно же, состоится в элегантном ресторане, так что никаких нежностей между женой и мужем не предвидится!

И в ужасе поднимает глаза от клавиатуры.

Муж! Какой ужас! Любовник – слово красивое, оно говорит о любви. А вот «муж» звучит так, словно речь идет о профессии.

Муж должен быть иностранцем, это понятно, это уже решено. И задумывается о настоящем супруге Лулу – каком-то богаче-американце, с которым он не знаком. Он хорошо понимает, что тот никак не может быть виноват в его боли, но все равно питает к нему отвращение. В этом нет никакой логики, но это так. А потом думает: если бы ненависть была логичной, она бы перестала быть ненавистью – так же, как рассудочная любовь не была бы любовью.

Мужа будут звать Эрлен. И вот он набрасывает совершенно уничижительный портрет: низенький, фальшивый, упаднический, невежественный, с садистскими наклонностями…

Он наслаждается, пока стучит по клавишам. Даже о сигаретах забывает.

Мимо их столика идет официант, и Эрлен незаметно ставит ему подножку. Официант спотыкается, поднос летит на пол, посуда бьется, а тот еще и бранит его за неловкость. Менеджер увольняет официанта, у которого на руках жена и четверо детей, а Эрлен безжалостно смеется. Эту сцену он выстукивает со скоростью пулемета, в каком-то радостном возбуждении.

Скоро останавливается. Вздыхает. Закуривает еще одну сигарету и смотрит, как рдеет ее конец.

Он же понимает, что сцена получилась смехотворной. Эрлен не может быть таким. Лулу ни за что не вышла бы замуж за какого-нибудь хама или просто вульгарного человека. И подозревает, что она, что ни говори, была, наверное, некогда в него влюблена, будь он даже самым безжалостным человеком на свете.

Но я-то – граф.

И подумав об этом, грустно улыбается.

Самый бедный и незаметный граф на всем белом свете!

И снова становится серьезным. Не может он превратить мужа Женевьевы в злодея из радиоромана. Не может сделать из ее мужа врага человечества, да даже и врага Берниса – тоже не может. Жизнь иногда может позволить себе быть взбалмошной, но вот романы строятся по своим собственным правилам. Эрлен должен быть человеком образованным и даже пользующимся уважением. И все же он не может не видеть в нем антагониста, того, кто воздвигает непреодолимую стену между ним и его счастьем. Двое мужчин, которые любят одну и ту же женщину, не могут быть друзьями, потому что то, что их объединяет, одновременно их и разъединяет.