В конце века - [4]

1997

В ШТОРМОВОМ ОКЕАНЕ

Вчерашние «ленинцы» – в рынке,

Торгуются, пена у рта.

А я к перекраске и линьке

Не годен, порода не та.

Они, словно голые в бане,

У шаек своих и корыт.

А я в штормовом океане,

Мой путь направляет бушприт.

При хватке и мстительной силе,

Разбитой страны паладин, –

Поверил я в прочность – Под килем! –

Торжественной мощи глубин.

И в небе я вижу поруку,

И к Богу иду, не беда:

С ним раньше по правую руку

Случалось сидеть иногда.

1996

РИУ-ГРАНДИ

Штормуем. Опять навалился циклон,

Вчера утопил он несчастного грека.

Тут впору писать заявленье в ООН

И ставить вопрос о «правах человека».

И все же Нептун наш – мудрец, голова!

Сие подтвердил замаячивший берег.

По курсу Бразилия. Рала братва:

Ну вот и достигли Латинских Америк!

Но где же привет и «прозрачность» границ?

Стена крепостная над бухтой воздета.

Чугунные пушки глядят из бойниц

И, вроде б, дымят фитили на лафетах.

И здесь мы товары возьмем для Европ,

И здесь все красоты наскучат команде.

Но эти орудья запомним по гроб –

В старинном форту городка Риу-Гранди.

Похоже, в согласии с мирной судьбой,

Держа под прицелом морские пределы,

Они не замедлят с ответной пальбой,

Коль вдруг кто затеет неправое дело.

1997

ЦИКЛОН

Морякам сухогруза «Николая Семашко»

Подан «SOS». И объявлен аврал.

Витус Беринг сжимает штурвал:

– Это вам не пролив Лаперуза!

С четырех океанских сторон

Нас валяет камчатский циклон,

И вдобавок – смещение груза.

Старший штурман над картою сник,

Оверкиль нам грозит напрямик.

Подрастает у бесов харизма.

Капитан – он герой, как всегда,

Но надстройки с наростами льда

Горче «смерша», страшнее фашизма.

Вал девятый – по борту удар,

Оглушительно слепнет радар,

Для спасенья потуги нелепы.

Дрогнул мостик. Но глянули вниз:

Боцман Сылка над бездной завис,

Укрепляет он талрепы – скрепы.

Будь что будет! Но выдержал трос,

Дальше – ангел нас в небо вознес

Как спаслись мы в деянии адском,

Позабыть бы – на кой это ляд?

Но уж очень красив был закат

Через месяц в проливе Малаккском.

Кто-то вспомнил: маяк не мигал,

Петропавловск наш подвиг проспал.

Продремала морская контора,

Боцман Сылка ужасно продрог,

Беринг снова в могилу залег,

Так помянем добром командора!

1999

ВЛАДИВОСТОК

Льву Князеву

Сунься, враг! И приветят огнем:

И линкор, и буксиришко ржавый!..

И когда мы в загранку идем,

Мы спокойны – за нами Держава!..

А теперь? Иль остыли ветра?

Или в башнях стволы понарошку?

Лазят чуть не в заливе Петра

На своих кавасаках япошки.

Шмонят нагло шпион и бандит.

И уж, вроде, не к месту картина:

В полдень праздная пушка палит

Холостыми – на сопке Орлиной.

1999

ИНДУСЫ

Из всех кругосветных искусов,

Из сонмища встреч на ветрах,

До жалости помню индусов

В их медленных жарких портах.

Вот, выплыв как будто из штрека,

Светясь первобытной красой.

Сидят они возле твиндека

Чумазой бригадой босой.

В Бомбее-порту или Кочин,

Где зной обжигает с утра,

Они расторопны не очень,

Зато побузить мастера.

Потрудятся малость и – в спячку,

Устелят телами причал.

Проснутся, жуют свою жвачку,

Наверно, чтоб тонус крепчал.

Фанаты таинственной веры,

Ведомые Буддой самим,

За что-то среляют премьеров,

А после стенают по ним.

Костры погребального ада

Сандалом и лавром горчат.

Что жалость? Тут гневаться надо!

Не знаю я... Боги молчат.

1998

СЕРБАМ

Нал пасхальной Европой вербы,

А над Косовом полем – ал,

Свора НАТО терзает сербов,

Богатырски они стоят.

Лезут немцы, грозят мадьяры,

Помрачнел православный Спас.

Изменили друзья-болгары,

Полячишки предали враз.

Нет надежд и на Киев с Ригой,

И не в подлой Москве, видать,

Надо в недрах Руси Великой

На подмогу бойцов скликать.

Вспомнят праведный грохот пушки,

Светлый ангел взорлит во мгле.

Мы придем к вам, придем, братушки,

Как раздавим ворье в Кремле!

«За славян!» – пробасит ракетчик.

Гром и ужас, огонь и тьма...

В Вашингтоне герой-минетчик

Раньше срока сойдет с ума.

Апрель 1999

В КОНЦЕ ВЕКА

За годы и жизнь примелькалась,

Остыл камелек бытия,

В дому никого не осталось,

Лишь кошка да, стало быть, я.

От войн, от политики стрессы,

То правых, то левых шерстят.

У деток свои интересы,

Хоть, ладно, порой навестят.

Всплывают забытые лица,

Пирушки, былой тарарам...

И кошка походкой царицы

Гуляет по пыльным коврам.

Замечу: «Не стыдно ли, Машка?»

Но я ей плохой командир.

Наестся, умоет мордашку

И зелено смотрит на мир.

Никто ей худого не скажет,

На стылый балкон не шугнет.

Под лампой настольною ляжет,

Под стуки машинки заснет.

И что нам «фонарь» и «аптека»,

«Ночь», «улица» – жизни венец?

Руины ушедшего века

Не так и страшны, наконец.

1999

ТАМАНСКИЙ МОТИВ

Поэту Виктору Жорнику

По курсу – Тамань! Напружинен «жигуль».

Скользят ласточата – скольжением пуль.

Прочней оплели тополей осьминоги

Горячие ножны приморской дороги.

Азовское – справа слагает катрены,

На Черном – трагический плат Мельпомены,

Гекзаметры вьет, будто скифов арканы.

Осколками амфор желтеют лиманы.

Мы едем. А небо сосудом Пандоры.

Мы мчим. Будто кровь на полях – помидоры.

По кромочке плавней – пожарищ зола.

Там чудятся мне кальтербрунеры зла.

Век горький. Исход. Мы на финише века, –

В хитонах, в сандалиях древнего грека,

В античном, суровом, божественном виде.

"В Элладе ж ты, брат!" – как сказал Сердериди.

Но кто промелькнул там? Околыша алость...

Гусарский поручик? Мишель? Показалось...