В конце века - [2]

Мол, громыхай, видали дурака!

Гляжу в окно, там столько клиентуры,

Туда-сюда, все больше бабы-дуры,

О золотой, нарядный наш народ!

С напором прут в конторы и салоны

Оплаченные щедро цицероны,

Опричники крапленых демсвобод.

Роняет перья медный герб двуглавый –

На стол суда, на том с названьем «Право».

И баба ловко вертится в «сетях».

Орел устал в дозоре бесполезном,

И символ власти – скипетр железный

Едва уж держит в бройлерных когтях.

А суд идет...

1996

ДЯТЕЛ

Дятел долбит за окошком,

Что там нашел, не пойму?

Долгой, упорной долбежкой

Всех растревожил в дому.

Думаю, Господи Боже, –

Смута, реформы, мороз...

Вот надолбился. Похоже,

В лес инструменты понес.

Мал, а такая отвага, –

Клюв, оперение, стать!

Малость соснет бедолага

В тесном дупле и опять,

Глянь, уж стучит на болоте!

И никому не к лицу

Плохо сулить о работе,

Что по плечу молодцу.

1998

ТЕЛЕВЕСТИ

...Вновь рубль подрос на копейку.

И хапнул мильярд паханат.

Поросшего мхами Дебейку

Представил Акчурин Ренат.

Из Крыма – гроза и проклятья,

Он предан и сдан на миру.

Утешились ширые братья

На жовто-блакитном пиру.

А дальше – Чубайсы, разборки,

Ирак, Хакамада, Кавказ.

И Ельцин, опознанный в Горках,

Его, понимаешь, анфас.

1998

СВОБОДА

Ах, как грохочут всякие «любэ»,

Как возгудают рекруты удачи!

Ни партбюро тебе, ни КГБ,

«Поля чудес» и тампаксы в придачу.

«Совок» несчастный, быдло, лабуда,

Я кипячусь, как помпа на пожаре:

Гагарин, Жуков!.. Тщетно, брат, когда

Банкуют огайдаренные хари.

Творцы беды, собчаковских балов,

Они при всем провале и обвале

Горазды бить из танковых стволов,

Чтоб, понимаешь, мы не психовали.

Свобода? Век свободы не видать! –

Помыслишь вдруг в горячую минуту.

Но есть верняк – смириться и принять,

Закрыть глаза и все списать на смуту.

Нет, не могу. Не дело. Не резон.

Вот одному в глаза леплю, итожа:

– Вор. – говорю, – позорник, фармазон!

Сквозь бороденку цвиркает:

– И что же?!

1996

* * *

К чему стадам дары свободы?

Их должно резать или стричь.

А. С. Пушкин

Скользя и падая нелепо,

Нажравшись телебелены,

Россия чокнулась. И слепо

Пасется в стаде сатаны.

Народ? Наверно, только в песнях

Остались удаль и броня?

Он все тупей и бессловесней,

Все круче стрижка и резня.

Пойди сыщи единоверца,

Враз охладеешь, видит Бог,

На пепле пламенного сердца

Он свечку кроткую возжег.

И рад! И верит в час спасенья,

Как бы не видя куража,

Убогий символ возрожденья

Рукой слабеющей держа.

1996

АНТИХРИСТ

В листве осины зреет страх,

Трепещет древо-выкрест:

Для всех голов не хватит плах,

Когда придет антихрист!

И ты наивен, человек,

И так в наивстве канешь.

Еще добром жестокий век,

Двадцатый век, помянешь.

Вот зверь идет – загробный свист!

Все три шестерки – ко дню.

И русский лес последний лист

Роняет в преисподню.

1996

ПОЧТИ ШУТОЧНОЕ

На земле моей, земле метельной,

С разудалым посвистом ветра,

Стал Ямал страною сопредельной,

Ненадежной спутницей Югра.

В Салехарде тучи ходят хмуро,

В суверенных надолбах Надым.

Там Басков. Поэт. Сегодня Юра

Говорит: границу отстоим!

И в стихах воинственные те же

Территориальные права.

А Махмуд Габдель грозит: зарэжу!

Шутит так. Но шутка какова!

Даже солнце общее не греет,

А луна и звезды говорят,

Будто я к Тарханову Андрею

Снарядил карательный отряд.

Нацепив торжественные латы,

Отложив перо и чистый лист,

Наш Андрюша – кедром в три наката

Укрепляет свой Ханты-Мансийск.

Паритеты, суверенитеты...

В головах – сумятица, бедлам.

Жили-были светлые поэты,

Рюмки вдрызг и – чечки пополам...

1998

ЭЛЕГИЯ

Встанешь утром, те же беды

Оккупация, позор!

Над Россией – в знак победы

Полосатый триколор.

Ни один не дрогнет мускул

На иконе – у Христа,

Красно солнце светит тускло, –

Это общие места...

За окном конкретный вид:

Кандагарский инвалид,

У него Афган в печенках,

Будто злой душман сидит.

Со вчера горя и шая,

В мятых взорах – боль и крик,

Мужики вопрос решают,

Как залить за воротник.

Три «мента» воришку мочат,

Так слегка пускают кровь.

Девка – страсть! – отдаться хочет

За «лимон» – и вся любовь.

Безупречный меж людей –

Серый живчик воробей!

Воробья смириться с гадством

Не принудишь, хоть убей.

1998

АД

Там порядки и нынче чётки,

Каждый вписан в свою графу,

Скажем, адские сковородки

Лижет Суслов. Но это ж – тьфу!

Для кого-то – смола, оковы,

В три гадюки свистящий кнут.

Для товарища Горбачева –

Пунктик общий для всех иуд.

Собирайся, мол, паря, с духом,

Все оформлено: бланк, печать!

Для острастки залепят в ухо:

«Потерпи. Не моги серчать».

Соответственно обстановке,

Выйдет Дьявол, прочтет Указ:

«Час пришел! Вот твоя веревка,

Специально тебе припас!»

1998

ПОРТРЕТ ЗНАКОМОГО

Засунув гвоздодер за голенище,

Как финский нож,

И важный, словно прыщ,

Он пристально –

Лежит что плохо! – ищет

Среди живых и брошенных жилищ.

То колесо,

То образок с божницы,

То пуговку средь мусора сеней!

Вещица – дрянь,

Но может пригодиться,

Сам Плюшкин

Наклонился бы за ней.

«Мышкует» – в ночь,

Идет в поход в другую

(На людях чтя морали и табу!),

Несет доску смоленую, тугую,

А подфартит – чугунную трубу.

Обочь и вдаль

Гудит-свистит эпоха.

И он с зарей, покрякивая аж.

Со смаком мечет кашу из гороха,

Удачным был

На ток ночной вояж.

Потом соснет – «куфайку» в изголовье,

Проснувшись,

Щец откушает горшок.

И, берегя бесценное здоровье.

Целебной травки примет корешок.

Не курит. Да!

Не чахнет и не пышет,