В горах Словакии - [7]

Сталин говорил, что окончилась война и представители немецкого верховного командования подписали в Берлине акт о безоговорочной капитуляции: немецкие войска в массовом порядке стали складывать оружие и сдаваться в плен.

— Правда, одна группа немецких войск в районе Чехословакии все еще уклоняется от капитуляции. Но я надеюсь, что Красной Армии удастся привести ее в чувство.

— Приведем, товарищ Сталин, — сказал кто-то решительно.

Умолк голос Сталина, и снова установилась тишина. Александр порывисто поднялся и крикнул:

— С победой, дорогие товарищи!

— Ур-ра! — взрывом отозвались солдатские голоса, и в одно мгновение все смешалось на батарее. Радость огнем обожгла людей. Они обнимались и тискали друг друга, вкладывая всю силушку в свои крепкие руки. От этих объятий чуть ли не трещали кости, раздавались мощные хлопки по спинам, смех и лихие словечки тонули в общем гаме.

Виктор Егоров вскочил на снарядный ящик и дал длинную очередь из автомата. Она еще не отгремела, как ее захлестнули другие...

К Александру подошел старшина батареи Шевцов и, расправляя пальцами рыжие щетинистые усы, сказал, щуря узкие хитроватые глаза:

— Товарищ гвардии капитан, разрешите в честь Победы распечатать бочонок с вином?

— Какой бочонок? Ты же вчера докладывал, что на батарее нет ни грамма вина.

— Так то было вчера. Бочонок я специально припас для такого случая и, когда докладывал, в расчет его не брал.

— Ну что ж, кати его сюда.

Под веселые возгласы солдат Шевцов выкатил бочонок к орудиям. Ловким ударом выбил пробку, вставил шланг, сделал несколько больших глотков и сказал, отдуваясь и вытирая ладонью губы:

— Готовь, ребята, тару! — Он наполнил кружку вином и подал Александру. — Вам первая чарка.

Вино полилось в солдатские кружки. Шевцов приговаривал:

— На здоровье! Будь счастлив! Долгие лета!

— Скажи тост, — сказал Александру Виктор.

Александр оглядел притихших солдат. Они стояли вокруг плотным кольцом и смотрели на него. Многие, с кем он начинал путь по дорогам войны, пали в боях. Как живой сейчас стоял перед глазами крепкий, коренастый командир орудия Василий Рылов с улыбкой на продолговатом лице. На высокой карпатской горе, у часовни, осталась могила русского солдата. В батарее знали, что в сорок первом году в Белоруссии погибли два его брата, в Сталинграде — сестра, что мать умерла от горя, получив известия об их смерти, что на Висле в сорок четвертом сложил свою голову отец.

— Никого не осталось, я последний, — сказал он тогда товарищем. — Если и меня убьют, кончится род Рыловых на земле.

Вспомнил Александр разведчика Аркадия Клопова, балагура-сибиряка, который подорвался на мине под Кировоградом и остался без ног. Обнимая землю раскинутыми руками, он мотал головой и кричал:

— Ребята, пятки жжет, пятки жжет, снимите сапоги.

Умер Аркадий в тяжелых муках. Перед смертью сказал, облизывая запекшиеся губы:

— Будете жить, сделайте так, чтобы не было войны, чтобы люди не умирали.

Вспомнил Александр и других солдат батареи, которые не дожили до победы, но навсегда остались в его сердце. Ему хотелось сказать живым добрые, задушевные слова и не смог: спазмы сдавили горло. И солдаты поняли его состояние, потянулись к нему своими кружками, и он пошел по кругу, чокаясь с ними...

* * *

Рассвет подкрадывался осторожно, наполняя воздух светлыми потоками и медленно разрушая ночной мрак. Было безветренно, свежо, пахло росой и цветами. У подножия гор неравномерно лежал туман. Белые клочья жались к земле, хороводом бродили по долине, карабкались по ветвям деревьев.

Когда Александр подходил к дому, на крыльцо выбежала Люда. По ее лицу, взволнованному и счастливому, он понял, что и она знает об окончании войны, что наступил первый мирный день.

Дверь в квартиру была открыта. Они прошли через гостиную в Людину комнату. Раздвигая шторы и глядя на посветлевшее небо, Люда сказала:

— Я никогда не забуду эту ночь. — Она повернулась к Александру, бросила на него восторженно-смущенный взгляд и направилась к двери. Закрывая ее за собой, сказала: — Покойной ночи, пусть вам приснятся мирные сны.

В гостиной Люда сбросила туфли, босиком пробралась в спальню родителей, где ей была приготовлена постель на диване.

— Люда, ты? — спросила пани Дана, приподнимаясь на кровати. — Я уже начала беспокоиться. Где ты была так долго?

Люда ничего не ответила, юркнула к матери под одеяло и, спрятав у нее на груди разгоряченное лицо, зашептала: — Мама, тебе понравился Александр?

Пани Дана почему-то ждала именно этого вопроса, и ей очень хотелось сказать: «Да, да, понравился». Но разве можно было так говорить? Наверное, утром Александр уйдет с войсками дальше, и они никогда его больше не увидят. Так зачем же усиливать впечатление, которое произвел на дочь молодой русский офицер. И она ответила холодно, не так, как ей хотелось:

— Не знаю. Я как-то об этом не подумала.

Люда выскользнула из-под одеяла и перешла на диван, уверенная, что не сможет уснуть, но едва опустила голову на подушку, как почувствовала, что погружается в приятную дремоту, которая унесла ее от действительности, от того, чем только что жила. Секунду-другую Люда боролась с собой, пытаясь удержаться на зыбкой поверхности воспоминаний, но не удержалась и, уже теряя ощущение реальности, уснула с улыбкой на лице.