В горах Словакии - [6]

— Их не так уж мало. Хотя не все сейчас в городе. Одни подались на запад, другие — забрались в лес, сидят там, выжидают. Кстати, скрылся в лесу мой хороший приятель, бывший начальник городской полиции Богуслав Коцика. Правда, он человек со странностями: одинаково боится и русских, и американцев. В лес ушел со своими ближайшими помощниками. У них есть оружие и продовольствие, запасов хватит, чтобы переждать смутное время и потом вернуться в город.

Эдуард заметил, как мгновенно изменился блуждающий взгляд пана Витера, стал цепким, зорким.

— Так вот, — продолжал Эдуард, поняв, что заинтересовал шефа своим рассказом, — у Коцики есть связной. Через два дня я с ним встречусь.

— Хорошо. Потом проинформируешь меня, как идут дела в лесу, — сказал пан Витер и тут же сменил разговор. — А знаешь, Эдуард, я неожиданно подумал: нам кроме бойцов потребуются и болтуны. — Он тихо засмеялся. — Они будут разглагольствовать о демократии, человеколюбии, а мы за их спинами будем вершить свои дела. Найдутся такие молодые люди из числа интеллигенции, мелкой буржуазии?

— Конечно. Их звать не нужно, сами придут. У каждого в душе живет страх перед коммунистами и русскими.

— Благородный страх, — в голосе пана Витера прозвучала ирония. — Его надо подогревать у них, использовать в своих целях. — Он поднялся, встал и Эдуард. — Благодарю за приятную беседу. Я думаю, мы хорошо поняли друг друга.

— Вы долго у нас пробудете?

— Пока не кончится, как ты сказал, смутное время.

* * *

— Что же вам сыграть? — спросила Люда, садясь к пианино и поднимая крышку.

— Что хотите, — ответил Александр, устраиваясь поудобнее на диване.

Люда задумалась, потом повернулась на вращающемся стульчике к этажерке, уверенным движением сняла с полки толстую нотную тетрадь.

— «Времена года» Чайковского, — сказала она и поставила тетрадь на пианино.

Окинув страницу быстрым взглядом, она опустила руки на клавиши, и мелодия поплыла по комнате, то усиливаясь, то замирая.

— Узнаете? — спросила Люда, бросив на Александра беглый взгляд.

Да , он узнал: это была картинка «На тройке». Он много раз слышал ее, и каждый раз перед глазами возникала морозная зима, заиндевевший лес, солнце, скрытое в тумане, и затерявшаяся в снежной степи тройка с колокольчиком. Сейчас ему даже почудился далекий, едва уловимый его звон. Но вот все ближе и ближе окутанная паром и снежной пылью тройка, все сильнее заливается колокольчик. Снежный вихрь бьет в лицо, и неудержимые кони пролетают мимо... Теперь колокольчик звучит глуше и вскоре замирает, а вместе с ним смолкает мелодия.

— Мне нравится русская музыка, — сказала Люда, закрывая крышку пианино и облокачиваясь на нее, — но о России я знаю очень мало. Наверное, думаете: вот невежда, — и засмеялась.

— Теперь у вас будет возможность познакомиться с ней поближе.

— Немцы распространяли о вас разные небылицы. Россию называли дикой страной, а людей — азиатами. Но у меня о вашей стране сложилось свое представление, и помог мне в этом бывший профессор Пражской консерватории пан Клаучек. Когда немцы вошли в Прагу, он уехал оттуда и поселился по соседству с нами у своей сестры. Это одинокие добрые старики. Шесть лет профессор занимается со мной. Он познакомил меня с русской музыкой, я полюбила ее и, как мне кажется, через нее немного узнала душу вашего народа. Тогда мне подумалось, что нация, у которой есть Глинка, Чайковский, Римский-Корсаков, не может быть дикой.

Александр слушал внимательно, не отрывая глаз от лица Люды.

— Пан Клаучек говорил со мной только о музыке, но однажды — это случилось после сообщения о вашей победе под Сталинградом — мы разговорились о войне, о том, что немцы пишут в газетах и журналах о России, говорят по радио. И тогда пан Клаучек сказал мне: «Все это враки, детка. До войны я трижды выступал с концертами в России и, поверьте, более благодарных, более внимательных слушателей, которые бы так превосходно понимали музыку, никогда не встречал».

* * *

На улице послышался шум и чей-то голос позвал:

— Товарищ гвардии капитан!

— Я здесь, — выглянул в окно Александр.

Под кустом черешни стоял его ординарец Гриша Мокин.

— Товарищ гвардии капитан, скорее на батарею. Москва будет передавать правительственное сообщение.

...Знакомый голос диктора Юрия Левитана нарушил настороженную тишину:

— Говорит Москва! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза! У микрофона Председатель Государственного Комитета Обороны, Верховный Главнокомандующий, Маршал Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин.

И тут же раздался немного глуховатый, но очень ясный голос Сталина:

— Товарищи! Соотечественники и соотечественницы! Наступил великий День Победы над Германией. Фашистская Германия, поставленная на колени Красной Армией и войсками наших союзников, признала себя побежденной и объявила безоговорочную капитуляцию.

Александр почувствовал сильный толчок в груди: сердце сначала сжалось, от чего перехватило дыхание, потом забилось часто-часто. Рядом он услыхал взволнованное дыхание солдат, увидел, как еще плотнее прижались друг к другу их плечи.