В доме на холме. Храните тайны у всех на виду - [121]

Рози слушала, как Кей выступает посредницей в споре между матерью, которая жаждала оставить этот инцидент в прошлом, и девочкой, которая явно хотела забрать червя домой в качестве питомца, а потом смотрела, как Кей с величайшим достоинством изображала пантомимой, как важно быть в обуви, когда опорожняешь кишечник в кустах, для этого предназначенных, и мыть руки и продукты, которые прикасались к тому же участку земли. Глаза Рози налились слезами. Как она могла от всего этого отказаться?!

Та женщина, что накануне вечером родила близнецов, беседовала с монахом. По всей видимости, монахи в здешних горах были чем-то вроде пабов в небольших городках английской провинции: здесь он был только один, и служил всем и во всех качествах. Поскольку рождение второго младенца потребовало так много времени, у близнецов на самом деле получились разные дни рождения: один родился поздним вечером в пятницу, а другой — в самом начале субботы. Мать была слезлива и слаба, и Рози стояла рядом, утешая ее — и монаха заодно — уверяя, что оба младенца здоровы и что их мать, хоть и потеряла много крови, снова встанет на ноги после пары дней диеты из шпината и красного мяса. Однако, насколько она сумела понять со слов Кей, которая вела синхронный перевод в стиле ООН, женщину заботило не это.

— Я оставлю себе ребенка, рожденного в пятницу, — рыдая, говорила женщина монаху, — но субботнего отдаю вам. Субботние дети упрямы. Они не слушаются. У меня дома еще трое. Я могу взять только одного. У меня могут быть только дети, которые хорошо себя ведут.

— Я понимаю, — ласково кивал монах, а потом, к потрясению Рози, добавил: — Этот младенец теперь мой.

— Спасибо! — еще пуще зарыдала мать, прижимая его руку к своему лбу. — Спасибо, спасибо!

Монах окунул пучок прутиков в кастрюлю с водой и окропил обоих младенцев и их мать. Он произнес много слов, которые Рози не поняла, из-за которых женщина зарыдала в три ручья и в ответ на которые Кей только кивала. Затем монах сказал матери:

— Я благословил этого младенца и побеседовал с ним. Он будет хорошим мальчиком и всегда будет хорошо себя вести. Я хочу спросить, не позаботишься ли ты о нем вместо меня? Я обещаю, что он будет хорошим мальчиком.

— Да, о да, — всхлипывала мать. — Спасибо, спасибо! Для меня большая честь позаботиться о нем вместо тебя! Мы примем его в семью как собственного.

Рассеивание страха, подумала Рози. Выбор мира и спокойствия вместо битвы.

— Я должна ехать домой, — сказала она Кей после того, как монах ушел.

— Плохие новости это утро? — забеспокоилась Кей.

— Нет, хорошие.

— А-а-а, причина лучше!

— Я должна ехать домой, но скоро вернусь.

— Ты переехать в джунгли? — ухмыльнулась Кей: вопрос был настолько абсурдным, что можно было представить его как шутку.

Однако Рози обдумывала его отнюдь не праздно. Она знала, что причины, по которым ее по ночам мучила бессонница, не всегда можно было разрешить методом «сняться с места и бежать»; что переезд из Мэдисона в Сиэтл стал титаническим предприятием, но при этом он был ничто по сравнению с переездом из Сиэтла в далекий Северный Таиланд; что джунгли, возможно, отличное место для врача и, вероятно даже, отличное, чтобы писать книги, но здесь трудно воспитывать детей, или готовить их к поступлению в колледж, или защищать их как от подножек, так и от объятий мира. Она знала, что выходящее из детей часто бывает ужасающим, но, именно выходя наружу, а не оставаясь внутри, оно превращалось в счастливую концовку. Дома было много незавершенных дел, и скрываться от них, зарываться поглубже было негодным решением.

Рози знала и другое: она была здесь нужна. И еще: эти люди тоже были ей нужны.

Здесь нужно было больше врачей, учителей, умелых рук, творческих идей, интуиции, которая заменяла КТ-сканеры и эхокардиографы. Им было нужно больше учителей и другого рода, и Клод-Поппи не иначе как родился педагогом. Рози не могла сказать, кто учился большему, ее ребенок или его ученики, но она возносила благодарность за очевидный ответ: и тот, и другие — вместе. Она представляла, что сыновья смогли бы делать здесь: как Бен мог бы привнести технологию и идеи, Ру — составлять компанию и дарить утешение пациентам своим скромным обаянием, представляла те туннели и траншеи, крыши и бочки для дождевой воды, горшки и портики, которые могли помогать копать, строить, переносить и чинить Ригель с Орионом, не говоря о больных детях, которые были бы в восторге от шоу «Ригель и Орион».

И ей были нужны здешние люди, прежде всего потому, что, зная об их присутствии здесь, она никогда не смогла бы уехать навсегда, а во вторую очередь потому, что они напомнили ей с абсолютной ясностью, которая, кажется, пронизывала всё, творившееся здесь, что ее место — в отделении неотложной помощи. Она не могла переехать сюда, Рози это знала, и не могла остаться, зато могла вернуться. Она не могла работать здесь круглый год, но и ближе к дому были клиники и пациенты, которые в ней нуждались.

И Поппи нельзя быть Клодом, нельзя ее прятать, и если они не сумеют полностью спланировать, кем она сможет быть через два года, десять или двадцать лет, этого и не нужно. Они могут принимать трудные решения вместе, когда настанет время решать, а пока можно принимать то, что есть сейчас и что в этом есть хорошего. Могут со вниманием относиться к трудностям каждого, не только к трудностям Поппи, и к той, с которой сталкивались все люди во всем мире, пытаясь понять, кто они есть, и что им нужно, и что помогло бы этим таинственным, непознаваемым, чудесным существам в их заботах. Их жизнь, жизнь семьи Рози, была бы сказкой иного рода, где меньше магии и больше неопределенности, меньше «когда-то давным-давно» и «долго и счастливо», зато больше того, что между ними. Срединного пути. А тем временем они должны жить с незнанием, имели возможность жить с незнанием, возможность помогать другим жить с тем, с чем сами должны жить. Рассказывать истории, рассеивать страх, позволять быть. При необходимости — вносить поправки.