В День Победы - [5]

— Есть. Сын и сноха.

— Как же они отпустили вас одного?

— Я сам ушел, — сказал Крылов и добавил с упреком: — Между прочим, что плохого в том, что я выпил? Чай, не каждый день… Ну, выпил. Свои боевые сто грамм… Чувствую себя в норме. Не хулиганю, никого не обижаю. Что плохого?..

Мужчина подумал и тактично ответил:

— Я не говорю, что вы сделали что-то плохое. Но вам лучше было не выходить из дома. Все же вы не молодой человек. У вас, наверное, здоровье слабое. Вон вы — провоевали всю войну.

— Вам может сделаться плохо, — сказала женщина с сочувствием. — Вы можете где-нибудь упасть или заблудиться.

— Да, да, ступайте домой, — сказал мужчина. — Может быть, вас проводить?

— Нет, провожать меня не надо, — ответил Егор Осипович, усмехаясь. — И бояться за меня не надо. И учить не надо. Я уже вышел из того возраста. Вот какое дело. Не упаду и не заблужусь. На здоровье пока не жалуюсь. Дай бог всякому. Извините, конечно. Всего хорошего. Так хотелось поговорить…

И он замедлил шаг, размышляя с досадой: «Ну, что им — трудно было со мной поговорить? Что стоило? Убыло бы у них? Все равно ведь просто так ходят. А я бы поговорил — и мне хорошо, и им интересно». Но тут же опять почувствовал себя виноватым и сокрушенно подумал: «В самом деле, чего я им всем, старый хрен, надоедаю? Чего пристаю? У меня всегда так: как попадет шлея под хвост, сразу развязывается язык, начинаю трепаться точно баба. Ах, не надо бы пить «посошок»! Все дело испортил!.. Вот теперь голова стала кружиться. Во рту пересохло. Сейчас водички бы… А теперь плакать хочется. Может, в самом деле домой повернуть?..»

Егор Осипович вздыхал, тряс головой и что-то приговаривал, как это делают люди незаметно для самих себя в минуты нарастающего волнения. Улица по-прежнему была оживленной. Опять проходили фронтовики. Ярко светили фонари. Шелестело и топало множество ног. Проносились машины и, сбавляя скорость на перекрестке перед светофором, повизгивали тормозами. Разные мысли, теперь лишь печальные и удручающие, мелькали в голове Егора Осиповича, и он то снова видел свой орудийный расчет, то вспоминал жену, мать Петра, умершую пять лет назад от рака, и мысленно повторял тяжкий для него разговор с нею: «Ну, что, Екатерина Николаевна, поживем мы еще с тобой?» — «Поживем, поживем, Егор!» — «А что невесела?» — «Да нет, не невесела. Просто что-то у меня вот здесь болит». — «Ты бы к доктору пошла», — «Да я вчерась ходила. Анализы велел сдавать…»

«Куда они все идут?» — подумал он вдруг.

Народ двигался теперь в одну сторону. За ним пошел и Егор. Заметив, что приближается к центральной площади, Егор Осипович воскликнул про себя: «Ах ты господи! Совсем позабыл! Нынче же открытие Вечного Огня! Возле памятника! Вот туда все и идут! Пойду и я! Может, еще поспею!»

Открытие Вечного Огня было назначено на десять вечера — вероятно, с той целью, чтобы церемония выглядела торжественнее и Огонь в ночи был бы виднее и, подсветив окружающие предметы зловеще-траурным светом, создал некоторую иллюзию отблеска боев и военных пожаров. Крылов услышал ружейный залп, второй, третий, и понял, что Огонь уже зажгли, а теперь солдаты салютуют выстрелами из винтовок. Выстрелы прекратились. Оркестр заиграл Гимн.

Наконец Егор Осипович увидел и сам Огонь. Он был единственным источником света на затененной сейчас площади. Площадь с одной стороны была ограничена городским парком, с другой — продолговатым Дворцом пионеров. Огонь горел как раз посредине ее. У Огня в почетном карауле стояли два вооруженных солдата. Небольшое, но стойкое пламя лохматилось, вздрагивало на слабом ветру и тускло освещало памятник, который располагался позади чаши-горелки, оправленной каменными плитами. На памятнике, отшлифованной гранитной глыбе, виднелся барельеф: под развернутым знаменем бойцы идут в атаку. В полумраке проступала и угадывалась высеченная подпись: «Вечная память героям, павшим в боях за Родину!»

Вокруг Огня собрались люди, большая толпа. Они заполнили площадь и ступеньки, ведущие к Огню и памятнику. Несколько мальчишек искали под ногами стреляные гильзы в том месте, откуда недавно воинское подразделение производило салют. Перед ступеньками возвышалась трибуна, обтянутая кумачом. На трибуна стояли представители городских властей, и один из них говорил по микрофону. Егор Осипович подошел поближе к трибуне, кого-то потеснив.

Оратор продолжал:

— …Ведь недалеко то время, когда мы будем разыскивать последних живых участников Отечественной войны, как разыскивали, например, последних героев крейсера «Варяг». Говорят, еще не так давно в какой-то деревеньке умер старик с белой бородой. Ему было за сто лет. Он служил матросом на «Варяге» и участвовал в героическом бою с японцами… Останется когда-нибудь и последний участник Отечественной войны… Стоит ли ждать этого времени? Не лучше ли сейчас отдать фронтовикам дань уважения? Они уходят! Их становится все меньше!..

Будто теплое ласковое облачко вмиг обволокло Егору Осиповичу душу. От той удрученности, какая недавно овладела им, не осталось и следа, и он, уставившись на оратора, радостно, почти восхищенно подумал: «Так, так, сынок! Все, как говоришь, так оно и есть! Дай бог тебе здоровья! Вырос умницей!»