В бурном потоке - [175]
Это был какой-то призрачный мир канцелярских бумаг, соприкасавшийся с реальной действительностью главным образом в тех случаях, когда мощный государственный аппарат приходил в движение, чтобы «тащить и не пущать». А таких случаев было множество, ибо самый мелкий чиновник Габсбургского государства был твердо уверен, что единственным критерием свободы для подчиненных является свобода точно выполнять все параграфы законов монархии и вообще все предписания начальства. Жаловаться или обращаться к инстанции на ступеньку выше было бессмысленной потерей времени: бумага неукоснительно возвращалась вниз, и это, быть может, было единственным случаем, когда государственный механизм функционировал с завидной точностью. Недаром один из лидеров австрийской социал-демократии периода до первой мировой войны дал габсбургскому режиму красочное определение: «Абсолютизм, смягченный шалтаем-болтаем».
Никто и ничто в мире не могло изменить самую мелкую деталь церемониала императорского двора, и несчастная императрица Елизавета, жена Франца-Иосифа, должна была обедать в ненавистных ей длинных перчатках только потому, что столетия тому назад так было предписано за столом испанских Габсбургов. Все происходило по раз и навсегда принятому и застывшему образцу, и если бы мир рушился, то император узнал бы об этом последним, так как всеподданнейшее донесение о событии могло дойти до него только положенным путем — через много рук. Примерно так и произошло, когда в 1889 году единственный сын Франца-Иосифа, кронпринц Рудольф, покончил самоубийством.
Невидимая, но глубокая пропасть отделяла императора, его двор и эрцгерцогов — а их насчитывалось около восьми десятков — от пятидесяти миллионов подданных монархии. Правда, времена Меттерниха прошли и не могли повториться, и в самых незыблемых устоях появлялись трещинки. Например, малолетние эрцгерцоги посещали гимназию наравне с детьми обыкновенных смертных. Но вот как выглядели занятия в классе венской гимназии, где учились два эрцгерцога, по рассказу одного из соучеников. Во-первых, им запрещалось разговаривать с другими детьми. Во-вторых, на задней парте сидел молоденький адъютант, неподвижный, как оловянный солдатик. Учитель спрашивал: «Не соблаговолит ли ваше императорское высочество, господин эрцгерцог Петер Фердинанд…» Если тринадцатилетний Петер Фердинанд не желал соблаговолить, то поднимался адъютант, щелкал каблуками и докладывал: «Его императорское высочество сегодня не расположен…» Редко бывало, что одно из высочеств расположен был отвечать урок, и учитель старался как можно реже обращаться с вопросом. Но, с другой стороны, совсем не обращаться было также опасно: могли обвинить учителя в игнорировании членов императорской семьи.
Император Франц-Иосиф обожал ежедневное чтение бумаг, представляемых ему на подпись в раз и навсегда установленные часы. Без его резолюции бумага не могла двигаться дальше, хотя обычно он ничего не решал, а просто адресовал по назначению. То же самое происходило с письменными жалобами на имя императора — их он тоже читал с удовольствием, однако без всяких последствий для жалобщика. Кроме этого, Франц-Иосиф читал только вырезки из австрийских газет, ежедневно для него подготовляемые. Самих газет император не читал. И, уж конечно, он не читал книг, а потому не любил людей, которые читали, они казались ему странными и подозрительными. Таким образом, в разряд людей сомнительных и ненадежных попадала в Австро-Венгрии в общем вся интеллигенция. В этом отношении, как, впрочем, и во всем остальном, Франц-Иосиф не отличался оригинальностью и шел по стопам своих предков. Его дед Франц I произнес в речи, обращенной к университетским профессорам, слова, которые вошли в века: «Мне нужны не ученые, а подданные. Вам надлежит воспитывать таковых из молодежи. Тот, кто мне служит, должен обучать, чему я приказываю. А кто этого не может или приходит ко мне с новыми идеями, тот может уйти, или же я сам его уберу». При императоре Франце и его министре Меттернихе Венскому университету была запрещена переписка с заграницей и никому не дозволялось обучаться в иностранных учебных заведениях. Австрийское правительство панически боялось связей интеллигенции с заграницей. Например, венским ученым разрешалось участвовать совместно с берлинскими и мюнхенскими историками в издании памятников средневековой германской истории, но категорически запрещалось вступать в члены издававшего эти памятники Общества старогерманской истории, потому что любая организация сразу же вызывала подозрение: неизвестно, чем она может заняться.
Франц-Иосиф продолжил эти традиции подозрительности и недоверия к интеллигенции. Кроме всего прочего, император жаждал спокойствия и обожал бодрый оптимизм, а от людей чересчур образованных приходилось выслушивать предложения каких-то сложных и хлопотливых мероприятий или просьбы об указаниях. И то и другое было утомительно даже для молодых Габсбургов, а к 1913 году, с которого начинается действие романов Вайскопфа, Францу-Иосифу было уже восемьдесят три года. В мемуарах близкого ко двору венского банкира Зигхарта, на которого в романах Вайскопфа немного похож банкир Зельмейер, содержится следующее замечание о поведении Франца-Иосифа:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В романе известного польского писателя Валерия Лозинского (1837-1861) "Заколдованная усадьба" повествуется о событиях, происходивших в Галиции в канун восстания 1846 года. На русский язык публикуется впервые.
Дочь графа, жена сенатора, племянница последнего польского короля Станислава Понятовского, Анна Потоцкая (1779–1867) самим своим происхождением была предназначена для роли, которую она так блистательно играла в польском и французском обществе. Красивая, яркая, умная, отважная, она страстно любила свою несчастную родину и, не теряя надежды на ее возрождение, до конца оставалась преданной Наполеону, с которым не только она эти надежды связывала. Свидетельница великих событий – она жила в Варшаве и Париже – графиня Потоцкая описала их с чисто женским вниманием к значимым, хоть и мелким деталям.
«Горящий светильник» (1907) — один из лучших авторских сборников знаменитого американского писателя О. Генри (1862-1910), в котором с большим мастерством и теплом выписаны образы простых жителей Нью-Йорка — клерков, продавцов, безработных, домохозяек, бродяг… Огромный город пытается подмять их под себя, подчинить строгим законам, убить в них искреннюю любовь и внушить, что в жизни лишь деньги играют роль. И герои сборника, каждый по-своему, пытаются противостоять этому и остаться самим собой. Рассказ впервые опубликован в 1905 г.
Желтоплюш, пронырливый, циничный и хитрый лакей, который служит у сына знатного аристократа. Прекрасно понимая, что хозяин его прожженный мошенник, бретер и ловелас, для которого не существует ни дружбы, ни любви, ни чести, — ничего, кроме денег, презирает его и смеется над ним, однако восхищается проделками хозяина, не забывая при этом получить от них свою выгоду.
Хулио Кортасар (1914–1984) – классик не только аргентинской, но и мировой литературы XX столетия. В настоящий сборник вошли избранные рассказы писателя, созданные им более чем за тридцать лет. Большинство переводов публикуется впервые, в том числе и перевод пьесы «Цари».