В Большом театре и Метрополитен-опера. Годы жизни в Москве и Нью-Йорке. - [42]

О той постановке «Лебединого озера» всё же нужно добавить ещё несколько слов. Мне кажется, что лучшими исполнителями ролей Принца и Одетты были Михаил Лавровский и Наталия Бессмертнова. Григорович задумал иной конец балета – Принц в последней сцене остаётся на сцене один – Одетта исчезла, и он уходит вглубь сцены в надежде найти её, но его путь преграждает стена. Он растерянно оборачивается лицом к рампе и идёт один под торжественную музыку финала. Казалось, что всё происшедшее было каким-то сном, в реальности как бы ни существовавшим. Это был чудесный и поэтичный конец спектакля. И в то же время для нас новый и необычный.

Насколько это стало известным в театре, после обсуждения генеральной репетиции министр Е.А. Фурцева «порекомендовала» балетмейстеру сделать финал иным – оба героя должны шествовать здоровыми и невредимыми к рампе лицом к зрителю. Конец должен быть жизнеутверждающим, а не грустным, чтобы советский зритель не расстраивался попусту… Таким было возмутительное вторжение чиновницы, хотя и высшего ранга, в творческий процесс!

11. Мы едем в Сочи, а театр – в ГДР и Париж

Осенью 1969 года оркестр Большого театра собирался на гастроли в Восточную Германию – ГДР. На время этих гастролей московский композитор Михаил Ванян (ученик А. И. Хачатуряна) попросил меня принять участие в его авторских концертах на осеннем фестивале в Сочи. В его маленькую группу входили ещё два певца: солист Москонцерта – эстрадный певец, и молодая певица, только что поступившая по конкурсу в Московскую Филармонию. С ней мы уже были знакомы.

В канцелярии оркестра меня отпустили на две недели за свой счёт без всяких проблем и, получив авиабилеты в Союзе композиторов СССР, мы полетели в Сочи, предвкушая прекрасную погоду и приятные концерты. Приехав с аэродрома в гостиницу, мы встретились с реальностью, о которой не могли даже предположить: никаких номеров для нас забронировано не было, во всяком случае, так нам сказали официально. Единственно, что было позволено – оставить в камере хранения вещи. А на семь часов был запланирован наш первый концерт на местном телевидении (не знаю, кто мог смотреть телевизор в Сочи в такую погоду «бархатного сезона?!).

С дороги мы пошли искупаться. Потом пообедали. Приближалось время концерта. Машина за нами, конечно, не приехала и мы пошли пешком на станцию телевидения, «утомлённые солнцем», сияя покрасневшей на солнце обгоревшей кожей лица и рук. Концерт прошёл неплохо, но мы явно должны были перед выступлением отдохнуть, учитывая, что лишь в час дня прилетели в Адлер.

В фойе сидело много народа в ожидании своих номеров. Когда наш певец пошёл выяснять у администратора, почему происходит такое безобразие, помощник администратора затрясся и заорал на нашего коллегу: «Я тебе сейчас выбью зубы!» Он приходил постепенно всё больше и больше в бешенство, и вполне мог и выбить зубы с одного удара – нам всем показалось, что в этой профессии он имеет большой опыт. Мы с трудом успокоили нашего певца и только в десять вечера нам предложили одну ночь переночевать в коридоре… другой гостиницы, а вещи оставить до завтра к камере хранения.

От этой идеи я сразу отказался и вспомнил, что на всякий случай у меня сохранился номер телефона моего дяди – виолончелиста Госоркестра, с которым он был в Сочи – как и каждый год – уже порядка трёх недель. Дядя оказался в своём номере и пригласил зайти. Это было недалеко. Я оставил чемодан в гостинице, где мы должны были получить комнату и, взяв скрипку, отправился к нему ночевать. Он снял один матрас с кровати, постелил мне на полу часть своей постели и я почти сразу заснул, как будто не спал несколько ночей.

Наутро мы позавтракали в его гостинице, посидели, поговорили, и только к двум часам дня я пришёл в «свой» отель, где мои коллеги, уже изнемогая, ждали номера с самого утра. Мы просидели в холле до половины седьмого вечера. Только в семь нам дали двойной номер, где мы разместились втроём. Нашу даму подселили к какой-то московской артистке, занимавшей двухместный номер. Оказалось, что такая ситуация в Сочи была всегда. Администрация гостиницы занималась откровенным взяточничеством – нашими соседями за стеной оказались два пожилых мужчины, по виду напоминавших «работников прилавка». Уверен, что таковыми они и были. Они чувствовали себя беззаботно и очень уверенно.

Теперь мы просто блаженствовали в номере с балконом, с видом на море.

Нам предстояло сыграть ещё девять концертов: в зале Сочинской филармонии (если не ошибаюсь, он же был и театром), в армянском колхозе (оказалось, что на территории РСФСР был такой!), в какой-то воинской части, для лётчиков гражданской авиации и остальные концерты где-то в самом городе.

Я был в Сочи впервые и город мне показался очень чистым, опрятным, настоящим курортным раем в это время года. Я не учёл того, что в это время года курорт посещают выдающиеся специалисты своего дела. И не только в профессиях исполнительских искусств, но и в одной из самых древних, но не той, о которой сразу подумал читатель. Об этом будет рассказано немного позже.

Концерт в армянском колхозе запомнился своей неповторимой спецификой – публика с нетерпением ожидала «своего композитора», хотя и москвича, вся программа вызывала колоссальный энтузиазм слушателей. Почему-то наше с композитором выступление вызвало наибольший резонанс. Мы исполнили с ним Сонатину для скрипки и фортепиано. Музыка, то есть её лучшие моменты, были тесно связаны с национальными напевами. Наверное, это и вызвало такой приём слушателей. Мне вспомнились мои первые гастроли в 1965-м году, когда в Ереване в нашей гостинице шофёр, возивший нас в Кировакан и Ленинакан, после нескольких бокалов вина запел народные песни. Он пел, как настоящий профессионал и мне тогда показалось, что эти древние напевы каким-то образом очень родственны древнееврейской музыке. В народном музыкальном творчестве такие родственные связи очень ощутимы и отчётливо слышны.