Узник - [28]

— мысленно повторяла я, пытаясь понять, какое именно благо я могла унаследовать, чтобы взамен постоянно ожидать своей смерти.

XXIV

Третий день прошел хуже предыдущего. После того как Макс ушел, я снова принялась за выдергивания гвоздей, но они накрепко примерзли к решетке и, в итоге, я лишь содрала очередной слой кожи с пальцев. Сев на пол, я заметила, как одна из крыс наблюдает за мной, что заставило меня спрятать окровавленные пальцы в длинные рукава парки — запах крови мог привлечь этих мерзких хищников. Я почти не обращала внимания на боль в разодранных в кровь пальцах — холод снаружи и голод внутри меня не давали мне ни секунды думать об этом.

Потерпев неудачу, отчаяние вдруг захлестнуло меня, отчего я едва не заплакала, однако я не хотела тратить силы на слёзы, поэтому вовремя оборвала подкатывающий к горлу ком. Самая крупная крыса, которая до этого внимательно смотрела на меня, резко подбежала к моей ноге с оскаленными зубами и, возможно, вгрызлась бы в мой сапог, если бы я вовремя не ударила её пяткой по спине. Она мгновенно издала дикий писк, после чего забилась в один из тёмных углов подвала, около минуты издавая из своего убежища душераздирающие звуки. В противоположном углу комнаты послышалось шуршание её собратьев, и я пожалела, что не рассчитала силы и не прикончила хотя бы одну из них, когда была возможность.

Встав на колени перед решеткой, я продолжила заниматься выковыриванием гвоздей из железа. Ночь была необыкновенно лунной — холодный голубой свет отражался от снега и освещал почти весь подвал, словно пытаясь помочь мне в моём деле. Спустя час кропотливого труда я смогла лишь слегка расшатать один гвоздь, так и не выдернув его. Сев на пол, я в который раз начала осматриваться, пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло бы мне помочь, но вокруг было пусто. Снова сжавшись, я облокотилась о стену и заснула долгим, хоть и некрепким сном. Всю ночь где-то совсем рядом пищали крысы, а за окном завывал ледяной ветер, не давая мне провалиться в сон, которого так жаждал мой истощенный организм.

Утром Макс снова спустился в подвал.

— Подумала над моим предложением? — сделав очередную инъекцию в моё зажатое предплечье, поинтересовался он таким голосом, которым обычно завывает щенок, считающий себя псом. Я промолчала. Так начался мой четвертый день.

Два гвоздя за четыре дня — я слишком сильно отставала от нормы, а сил с каждым часом становилось всё меньше. Снова встав на болящие от напряжения колени и начав расшатывать вчерашний гвоздь, я радовалась ослепляющему, тёплому солнцу, которое словно подбадривало меня днём, посылая ко мне на ночь, когда не могло меня видеть, свою подругу луну. Конечно, воздух в подвале не мог достаточно прогреться через такое узенькое окно, однако мои пальцы с запекшейся кровью на своих кончиках, радовались такому подарку природы.

Вчерашний гвоздь я смогла вытащить спустя полчаса кропотливой работы и принялась за следующий, как тот неожиданно сразу же вылез из своей орбиты. Моему счастью не было предела — четыре дня приравнивались четырем гвоздям. Оставалось еще каких-то шесть никчемных железяк, отделяющих меня от дома. Я была уверена в том, что выдерну их и скоро смогу умереть от рук Ричарда — виват! Я не думала о том, что шесть — это больше чем половина, я думала о том, что скоро смогу прекратить муки одновременно двух человек — свои и своего узника. В этот момент я искренне жалела о том, что не позволила Ричарду прикончить себя раньше, всё это время жалко цепляясь за жизнь и всё что с ней связано. Вспоминая сейчас, как нелепо я радовалась первому снегу, мне становилось стыдно за своё поведение. Неужели эта радость стоила свободы Ричарда, который уже больше столетия не мог в полной мере наслаждаться красотой первого снега, будучи по локоть в крови рода Переяроков, из-за прихоти моих предков? Только сейчас я подумала о том, как наверняка тяжело лишать жизни, возможно неплохого человека, лишь потому, что он родился не в той семье и другая семья, но не ты, жаждет полного уничтожения своего противника. И по прихоти эгоистов ты всю жизнь гоняешься за остатками Переяроков, и пока всех их не истребишь — не сможешь наслаждаться мелочами жизни.

С горечью думая обо всех тех несправедливостях, которые постигли Ричарда и оба рода, к концу дня, в окровавленных ладонях, я сжимала еще один гвоздь.

XXV

Чем ближе выход, тем страшнее, что его перекроют. На пятый день, когда Макс зашел в подвал с очередной инъекцией, я сильнее, чем голод, почувствовала страх перед своим разоблачением. На протяжении следующих пяти минут он что-то говорил о том, что я могу спастись, согласившись быть с ним, в то время как все мои мысли были сосредоточены на окровавленном гвозде, который я по глупости забыла убрать, и он сейчас находился почти под ногой моего мучителя. Не дождавшись от меня ответа, Макс ушел, и моё сердце вновь вспомнило, как стучать.

Пять гвоздей из десяти были вытащены и разложены по моим карманам на случай, если мне придется обороняться. Как можно описать пятый день голода в морозильной камере? Каждый вдох и выдох отзывался эхом в животе, в горле, в голове… Руки перестали слушаться, ноги подгибались, и казалось, будто ближайшие сутки — последние в моей жизни. Лишь мысль о том, что моя смерть будет никчемной, пустой и даже разрушающей последние надежды на счастливую жизнь одного человека, заставляли меня вставать на подкашивающиеся колени и ковырять застывшее железо дрожащими, стертыми в кровь пальцами. Мне казалось, будто сил у меня больше нет, но я прекрасно понимала, что спустя час и даже спустя минуту их будет еще меньше, поэтому я продолжала трудиться, пока могла себе позволить такую роскошь, как труд.