«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе - [52]

В действительности же толпы разъяренных индусов скопились у входа в район Народа Патийи еще утром, но не сумели пройти из‐за кордона, выставленного молодыми мусульманами. В девять часов утра сквозь давку проехали три машины, затормозившие у входа в поселение. Две из них были полицейскими; из них сотрудники правоохранительных органов выгрузили несколько больших ящиков, по сообщениям очевидцев – с оружием, которое они раздавали толпе. Третьей машиной был автомобиль индийского посла с официальными номерными знаками: из него вышла хрупкая подвижная дама в элегантном сари: это Майя Коднани, для своих – Майябен, «сестрица Майя», член законодательного собрания штата от района Народа. Будучи рьяной сторонницей индуистского национализма, она снискала репутацию противницы мусульман и боролась с их влиянием в общественной жизни. Толпа скандировала ее имя, а сама она – согласно показаниям против нее в суде, повлекшим тюремный срок, – потрясая кулаком, крикнула: «Убейте их!» В этот момент толпа ринулась вперед, а полиция открыла огонь по заградившей ей путь мусульманской молодежи, расчищая насильникам и убийцам дорогу[226].

Сколько времени Майя Коднани провела в тот день у входа в поселение или насколько активно участвовала в погроме, неясно. Некоторые свидетели утверждали, будто она собственноручно раздавала мечи и другое оружие. По рассказам, еще несколько лидеров индуистских националистических организаций оперативно направляли толпу к домам, которыми владели мусульмане. Чтобы вычислить эти дома среди прочих, индусские лидеры воспользовались налоговыми декларациями, которые им предоставили официальные власти, и, пока продолжалась бойня, поддерживали с ними тесную коммуникацию. Есть свидетельства, что сама Коднани за это время множество раз звонила по телефону – в том числе главному министру Моди и другим предводителям БДП, ВХП и «Баджранг дал», – но что она сообщала или просила во время этих переговоров, также неизвестно. В суде она настаивала, что невиновна, и заявляла, что «произошедшее во время беспорядков 2002‐го было глубоко неправильно» и что всецело сочувствует жертвам, «будь то мусульмане или индусы»[227]. Наряду с Коднани перед судом предстали координатор «Баджранг дал» Бабу Баджранги, представитель ВДП от муниципальной корпорации Ахмадабада Кишан Корани и лидеры БДП и ВХП Бипин Панчал и Ашок Синдхи. Всех их признали виновными по обвинениям в убийстве, покушении на убийство и заговоре. Вынося Коднани приговор, который, по сути, равнялся пожизненному, судья Йостна Ягник представил ее как «главную зачинщицу массовых беспорядков», которая «сподвигала и подстрекала людей на насилие»[228]. Несмотря на суровый вердикт, ее быстро выпустили под залог – акт милосердия, преподанный ей под предлогом слабого здоровья. С тех пор поклонники нередко фотографировали ее на занятиях йогой, якобы необходимых ей для скорейшего выздоровления.

В отличие от своей соратницы Коднани, главный министр Нарендра Моди избежал как приговора, так и суда. «Пусть индусы дадут волю своему гневу», – так он, по слухам, говорил в самый разгар бойни в тесном кругу своих приверженцев; эту же фразу передавал Санджив Бхатт, служивший в то время замкомиссара внутренней безопасности в Разведывательном бюро штата Гуджарат[229]. В комментарии по телевидению, данном непосредственно в ходе события, Моди заявил, что ярость индусов – «естественная реакция» на инцидент в Годхре[230]. Однако ни одному из двух независимых правительственных расследований не удалось связать его с бойней или привлечь к ответственности за какое-то конкретное правонарушение. Невзирая на осуждение правозащитников и запрет на въезд в Великобританию и США, в Гуджарате популярность Моди как политика не поколебалась. Постепенно с поддержки индийской солидарности он переключился на капиталистическое развитие в экономике, и во многом именно благодаря этому вместе с партией БДП одержал победу в национальных выборах 2014 года. Однако же его противоречивая слава никуда не делась. Превратившись в символ триумфа индуистского национализма, он так и остался напоминанием о тех опасностях, которые может повлечь за собой религиозная политика, способная иссечь страну по границам между той и другой общиной.

Симранджит Сингх и соблазн Халистана

Вспышки религиозного насилия терзали Индию едва ли не с самого ее появления в качестве независимого государства. Центральной проблемой, как мы увидели на примере Гуджарата и Айодхьи, во множестве случаев было соседство множества культур: следует ли какой-то одной из них господствовать или им сосуществовать на равных? В иных ситуациях на кону стояло единство Индии, а религиозная принадлежность сливалась с политическим сепаратизмом. Один из примеров такого религиозного сепаратизма – борьба за независимость Кашмира. Однако же главным прецедентом этого рода на протяжении долгих лет был жестокий религиозный активизм воинствующих сикхов, которые бились за создание государства Халистан.

В пять часов дня 31 августа 1995 года, когда жители индийского Пенджаба уже было уверились, что с мучившими их на протяжении пятнадцати лет терактами сикхских сепаратистов покончено, парковку модернового здания секретариата в столице штата городе Чандигархе сотряс ужасающий взрыв. Несколько зарядов, подорвавшихся внутри впечатляющего комплекса правительственных строений, которые были спроектированы французским архитектором Ле Корбюзье, разнесли главного министра штата Беанта Сингха буквально на мелкие кусочки. Такая же участь постигла пятнадцать его ассистентов и телохранителей, а в начавшемся пожаре сгорело несколько машин. Единственное, благодаря чему главного министра удалось опознать в дымящейся груде искореженного металла, которая еще мгновением ранее была служебным автомобилем, – его