Узел вечности - [57]

— Они лечили молитвами аппендицит? И много после этого выживало?

— В Тибете никогда не слышали о хирургии, зато верили в исцеление путем наложении рук или чтения мантр. Я видел, как ламы пытались лечить переломы, просто поплевав на больное место или помазав его жиром. Вреда от этого не было, как, впрочем, и пользы. Так вот, когда это делал Чунг, люди действительно выздоравливали, но таких, как он, единицы. Его почитали за святого, говорили, что он не спит и питается только цампой и чаем. Люди верили, что он может творить чудеса, они готовы были ждать месяц, чтобы он просто к ним прикоснулся.

— Никогда бы не подумал, что ты способен верить в подобные вещи.

— Я и не верил, пока не увидел собственными глазами. Чунг пришел к нам в госпиталь просто чтобы посмотреть, как лечат европейцы. Кажется, он был разочарован. Я не мог упустить возможность и не познакомиться с такой легендарной личностью. К тому же редко встретишь настолько старого предбессмертного. Ему тогда уже было под семьдесят.

— Это ты его убил?

— Нет, конечно, это китайцы в пятьдесят девятом, когда начали громить монастыри.

— И как он воспринял то, что стал бессмертным?

— А он об этом узнал только через тридцать лет, когда мы снова встретились У Чунга была такая слава, что никого не удивило, что он не стареет. Его самого тоже.

— А дар он не потерял?

— Похоже, что нет, к нему до сих приезжают люди. Слушай, Мак, я замерз и хочу спать, так что, если не возражаешь, давай отложим разговор до завтра.

С этими словами Митос встал и, нахохлившись, как птица, пошел в сторону монастыря.

Маклауд долго не мог заснуть, размышляя над тем, что сказал ему Старейший. С трудом верилось, что этот маленький, суетливый человечек, действительно мог обладать такой силой. Это не укладывалось у Горца в голове. Хотя странно, что он еще чему-то удивляется, уже несколько лет имея перед глазами живое доказательство того, насколько бывает обманчива внешность. Он ухмыльнулся, вспомнив, каким представлял себе живую легенду до того, как увидел. Может быть поэтому Чунг и Митос так подружились, что оба были совсем не теми, кем казались. Маклауд подозревал, что монах знает о Старике гораздо больше, чем сам Горец знал о нем, и сегодня Митос недвусмысленно намекнул на это. Дункан почувствовал укол чего-то сильно напоминающего ревность. Хотя если разобраться, после всех событий, было бы странно рассчитывать на какую-то откровенность со стороны Старейшего. Проворочавшись еще с час, Мак не выдержал и поднялся. Решил не зажигать свет, к тому же он подозревал, что свисающая с потолка голая лампочка не функционирует. Он подошел к окну и распахнул одну створку. Его тут же обдало волной ледяного воздуха, и он уже потянулся к ручке, чтоб закрыть окно, когда услышал голоса. Странно, вроде бы Митос говорил, что собирается спать. Второй голос принадлежал Чунгу. Разговор велся на тибетском и при всем желании Дункан ничего разобрать не мог, но по интонациям догадывался, что Чунг уговаривает, а Митос, отказывается. В результате, оба, похоже, остались при своих.

— Ma-rey, — громко сказал Митос и ушел, а Чунг, постояв еще с минуту, вздохнул и направился в противоположную сторону, пройдя в метре от окна. Маклауд осторожно закрыл створку. В комнате так похолодало, что ему пришлось вытащить и одеть еще один свитер. После этого он улегся обратно и до ушей натянул одеяло, гадая, что бы все это значило, и о чем спорили монах со Стариком.

Маку показалось, что с тех пор, как он закрыл глаза прошла всего пара минут, но подняв голову, он увидел, что в окно льется голубоватый свет и уже можно разглядеть, что нарисовано на гобелене, висящем на стене. Раздался стук, и Митос осведомился, долго ли он еще собирается спать. Чудеса, — подумал Дункан, — утро у друга обычно начиналось в полдень. В лучшем случае.

Через пару минут шотландец, поеживаясь, вышел в коридор, но там уже никого не было. Он с тоской вспомнил об очередном ледяном умывании, и о том, что настоящий горячий душ его ожидает еще очень не скоро… Единственное, что утешало, так это то, что он будет мучиться гораздо меньше Митоса, который холод просто не переносил. Выбравшись наружу, Мак обнаружил Старейшего, который, сидя на корточках перед наваленной перед ним кучей вещей, производил жесткий отбор того, что собирался брать с собой. В данный момент он вертел в руках банку с пивом, видимо раздумывая, выпить сейчас или положить в рюкзак. Придя к выводу, что лишняя тяжесть ни к чему, он ее откупорил.

— Ты собираешься все это тащить с собой? — осведомился Маклауд, указывая на три увесистых тома, которые Митос аккуратно сложил на дно.

— Во-первых, Мак, тащу это я, а не ты, во-вторых, пойди поешь, потому что через час надо выходить.

Получив отповедь, Мак решил, что впредь действительно никогда не будет приставать к Митосу с утра. По крайней мере здесь, где нет мягкого дивана, обычно приводящего друга в благодушное расположение духа.

На этот раз над ним сжалились, и ему удалось поесть лапши и момо[6]. Возвращаясь назад, он натолкнулся на группу молодых монахов, среди которых были и два вчерашних мальчика. Они о чем-то оживленно беседовали, время от времени заливаясь смехом. Маклауд понадеялся, что они обсуждают не его. В это время раздалось жужжание, и его окликнули по имени. Обернувшись, он увидел приближающегося к нему Чунга Ринпоче. Его лицо уже не светилось прежней радостью, и Маку показалось, что он чем-то серьезно озабочен.