Квартира семьи Фаерман. 28 апреля, четверг, раннее утро
Алиса Фаерман, живая
Промозглый апрельский ветерок тихонько гулял за окном. Жалюзи были подняты к потолку, и солнечный свет свободно проникал на кухню. Воздух был наполнен весенней сыростью. Он не сильно отличался от того же тяжелого и мокрого воздуха, коим были одарены люди в одну из самых теплых зим за последние десять лет. Даже в январе шел дождь. Люди праздновали приход нового года под зонтиками, снега было совсем не много. На этот раз, он уступил свою очередь тоненьким коркам льда, да и то, не везде. В лесу, как водится, снег все же был, окрестные леса были богаты разного рода животными, посему о его наличии было кому рассказать. Например, охотникам. У бывшего бой-френда Алисы отец увлекался охотой. Он, вообще, много чем увлекался. Поговаривали, что в лихие девяностые тот был бандитом, причем не средней руки – серьезным и опасным человеком. Девочке никогда не доводилось поговорить с ним, да и не очень-то хотелось, честно говоря. Боялась она его страшно, было в нем что-то такое ... не хорошее. Зато, сынок его, любил похвастать отцовскими успехами. Виталика явно забавляло то, что отец убивает животных, а потом обо всем в подробностях рассказывает сыну. Он даже водил его на стрельбище пару раз и всегда звал с собой на охоту. Однако, изнеженный городской жизнью представитель золотой молодежи, почему-то не шибко рвался в бой. Ему больше нравилось рассказывать, а не делать. Болтать, одним словом. Все интересы сводились к двум или трем банальностям, вроде того, как бы поинтереснее «тусануть» с друзьями в выходные, или погонять по набережной на новенькой иномарке с опущенными стеклами и музыкой на полную громкость. Таков уж он был – мужчина, которого она полюбила. Но, больше всего в жизни, даже больше Виталика, Алиса любила солнце. То, как оно играет яркими искорками на сугробах свежего снега зимой, пусть и не прошлой, были и другие зимы, не страшно. Как согревает теплом и убаюкивает загорающих летом – надежда на жару и благодать не оставляла, хотя, можно бы было не удивляться, если долгожданный снег таки выпадет, но уже в июне. Таков уж он – суровый климат России. То, одеваешь по десять штанов, комбинезон и теплую куртку, и все равно мерзнешь, а то, хоть в купальнике по улицам гуляй - пот в три ручья. Девочка не любила потеть, когда это случалось, она чувствовала себя какой-то «свинофермой», но и мерзнуть до стука в зубах также любить не могла, не из моржей, знаете ли. Свет полностью освещал немалых размеров кухню, с навороченной дорогой техникой и дизайнерским оформлением, играя на хроме огромного холодильника Bork цвета «металлик», массивной кофе-машине той же фирмы и ... вообще, отец девочки ужасно любил технику именно этой фирмы. Она внушала ему уверенность и, просто нравилась своим дизайном и дороговизной. Для Александра Назаровича, вообще, все, что дороже аналогов входило в разряд лучшего. Однако ему случалось и ошибаться, когда дорогущая техника совершала рейды в сервисный центр из-за какой-либо недоработки. Благо, кухонная техника пока бреши не давала. Правда, мнение Алисы было полной противоположностью мнению ее отца – не в дорогих вещах счастье! На свете есть столько прекрасных вещей и явлений! Зачем сидеть перед огромным экраном бездушного телевизора, когда на улице так светло и интересно? Да, даже свою жизнь Алиса любила меньше, чем солнце! Худенькая чуть сутулая девочка двадцати лет, с черными, как смоль волосами, ярко-голубыми большими глазами над маленьким аккуратным носиком была исключением из правил – не походила она на сверстников, не те ценности трепетали в ее маленькой и доброй душе. Алису нельзя было назвать красавицей, но и страшненькой язык бы не повернулся. Она была очень милой и приятной внешности, телосложением и чертами лица скорее походя на пятнадцатилетнего подростка. Ее субтильное телосложение полностью соответствовало характеру слабой и беззащитной девочки и такой же манере поведения. Она всегда старалась доверять людям, открываться им на столько, настолько это возможно и ждать от них того же. И, не смотря на то, что она не раз разочаровывалась в людях – замкнутых и сложных существах, девочка постоянно наступала на одни и те же грабли. Очередной удар «древка» случился совсем недавно, он подкосил ее окончательно, и она все-таки упала на грязную и жестокую землю. Все старые обиды вновь предстали перед глазами, все ошибки и разочарования впились зубами в ее маленькое и доброе сердце. Алиса сидела за кухонным столом и вглядывалась в красочные изображения разнообразных фруктов на гладкой клеенке. На столе стояла резная хлебница из светлого дерева, солонка, большая тарелка с темным виноградом, ярко желтая кружка с еще не остывшим кофе и смайликом, высунувшим набок розовый язык ... а еще там лежал разобранный на составляющие бритвенный станок Александра Назаровича. Чуть поодаль от плоского, почти прозрачного, не будь оно металлическим, лезвия бритвы с черной, чуть смытой надписью Gillette, лежали остальные части станка. Именно лезвие во всем этом нехитром приспособлении мужской гигиены сейчас интересовало Алису больше всего. Она попыталась аккуратно ухватить острую сталь двумя тонкими пальчиками и ... порезалась. Так, не сильно, но весьма ощутимо. Две увесистые капли крови окропили стол, прежде чем девочка отдернула руку и прихватила пораненный палец губами. Взгляд Алисы был прикован к тем двум капелькам – аккуратным полу-шарикам красного цвета, недвижимым на ровной глади массивного стола. И лезвие – уголок окрашен в тот же цвет – это же ее кровь! Она – живая! Живет, дышит, плачет и смеется, гуляет с друзьями, ходит в институт, наслаждается светом и красотой этого сложного и запутанного мира! А надолго ли? В любом случае, это уже ей решать! Лишь ей одной даровано право решать за себя, взрослого и ответственного человека, коим она себя совершенно честно признавала, нисколько не лукавя даже наедине с собственными мыслями. Не была она склонна преувеличивать. Или, все же была? Ведь, если все так, то, какого черта она забыла на кухне с папиным лезвием и порезанными пальцами? Хватит! Довольно размышлять! Жизнь удручает, все плохо и никогда уже не станет лучше! Нет любви в этом мире! НЕТ! Он не смел так с ней поступать и теперь заплатит! Ой, как же дорого он заплатит - ее кровь будет на его руках! Слезы подступили незаметно, Алиса лишь стиснула покрепче зубы, хватаясь за лезвие бритвы во второй раз. Она снова порезалась, но уже не обратила на это никакого внимания. Черт с ним, все равно этот порез не последний ... не финальный и не фатальный в ее короткой, но такой несчастной маленькой жизни. Ах, как сладки объятья смерти! Алиса частенько задумывалась, что же там, по ту сторону мироздания? И сейчас она это узнает. А будет ли Виталик лить слезы от того, что потерял такого чудесного и доброго человека? Наверное, нет. Но, он должен! Должен понять, пусть и ценой ее собственной жизни, что нельзя так поступать с теми, кому он был дорог. Они не встречались годами. Черт, да они почти не знали друг друга! Тогда, почему же так разрывает в груди? Почему эта сволочь запала к ней в душу так глубоко? Сволочь! Острое лезвие коснулось запястья левой руки. Больно, до звона в ушах, до слез больно! Вот так ... сделано ... Теплые струйки до черноты темной крови текут по запястью. В глазах помутилось, ощущение, словно Алису накрывало какой-то томной пеленой. Она слабела. Боль не отпускала ее, но стала другой, не пульсирующе-рвущей, а какой-то тянучей ... вернее сказать, затягивающей, уносящей куда-то далеко-далеко. Тошнота подкатила к горлу, но на спазмы уже не хватало сил. Свет, который она так сильно любила, померк. Померк навсегда. Девочка уже не слышала, как открывается входная дверь, как грубый мужской голос испуганно кричит «Да, что ж ты, млять, делаешь!». Чьи-то сильные руки схватили ее за плечи, куда-то утащили, перетянули чем-то рану. Затем все померкло окончательно. Алиса не знала, сколько прошло времени, когда на секунду приоткрыла глаза. Она ехала в машине отца, немного трясло, и было очень холодно, тот что-то говорил ей успокаивающе, провел рукой по ее нежным, как шелк, волосам, на гладко выбритых щеках его, казалось, поблескивали слезы. И снова стало темно.
