Утешение в дороге - [62]

– Нет. Это твой выигрыш.

– Уверена? – Он протянул мне десятипенсовик.

– Конечно. – Я вспомнила другого мальчишку, юного Эйнштейна из музея с его теориями о пришельцах и метеоритах, и мне стало интересно, что, если бы эти двое поменялись местами?

– Уверена, что уверена? – Он предложил мне еще десять пенсов.

– Оставь себе. Попробуй еще раз.

Успех повторить не удалось, поэтому он пнул автомат и вернулся к первому, куда сунул еще одну монету, и на этот раз получил заветную звонкую струйку.

– Ты счастливчик, – сказала я. – Как тебя зовут?

– Джозеф Уорд. А тебя?

– Холли Хоган. – Я улыбнулась.

– Сестра моего па тоже Хоган, – сказал он.

– О, да?

– Может, ты тоже путешественник?

– Да, конечно, – сказала я. – Я путешествую по миру и семи морям.

Он нахмурился.

– Это Ирландское море.

– Думаю, это считается. Куда вы направляетесь?

– Не знаю. Мы сойдем с лодки и поедем на машине, и па устроит привал, и там будет дом, а мама сделает чай.

– О.

– А я на каникулах и не пойду в школу. Никогда. Па говорит.

– Да ты просто суперсчастливчик.

– А ты куда едешь? – спросил он.

– Тоже домой.

Он усмехнулся.

– Хочешь попробовать? – снова предложил он, протягивая мне монету.

– Не-а. – Я вспомнила, как прощаются ирландцы, и добавила: –Удачи.

– Удачи, – сказал он и отвернулся к автомату.

Я ушла, без наличности.

Я толкнула дверь на открытую палубу, и порывистом ветром меня чуть не сбило с ног.

Пришлось ухватиться за парик, чтобы остановить его полет, и я крепко зафиксировала язычки сетки. Я прошлась по палубам, нижним и верхним. Мне бросились в глаза спасательные круги, красно-белые, с надписью «Звезда Киллорглина», и так я узнала название судна.

С одной стороны палубы было ветрено, с другой – тихо, и там все и устроились. Я осталась на ветреной стороне, подальше от людей. Правда, пришлось придерживать парик. Корабль мощно рассекал волны. В моем мозгу открылся еще один ящик. Я увидела себя в доме Каванагов, когда проснулась на рассвете после ночного кошмара и посмотрела на мамину фотографию, которую держала на прикроватной тумбочке. Слегка приоткрытый рот, взгляд в сторону. Волосы разлетались, и она подставляла лицо ветру, как своему возлюбленному. И это было так похоже на нее. Она всегда смотрела мимо меня, как будто я не в счет – подпиливала ногти, наносила тональный крем, примеряла новые туфли, выбирала сумку или просила меня исчезнуть. Она всегда уходила, уходила, уходила, спускаясь на лифте, оставляя меня одну.

И в то утро у Каванагов я вспомнила настоящую маму в настоящем доме в небесах. Губы, которые не улыбались, порваны. Глаза, как узкие прорези, порваны. Клочки бумаги, разбросанные на одеяле. Потом я снова заснула. Когда я проснулась и обнаружила изуродованную фотографию, мне показалось, что это сделал кто-то другой, в чужом сне.

Я посмотрела на море. Красивое и какое-то знакомое. Ярко-синяя вода со сливочной пеной, как будто закипающей. Вода холодная и правдивая, как моя память; тяжелая и ясная, как мой выбор.

Хлоя из Оксфорда улыбнулась мне. «Тулий. Это как Святой Грааль. Личное место чудес. Я думаю, у каждого из нас есть такое».

Впереди лежала земля, темно-фиолетовая, как синяк. Ирландия. С грустной улыбкой она плыла по воде. Я улыбнулась в ответ, потому что теперь знала, о чем говорила Хлоя и чего раньше я не понимала.

Нежные глаза Грейс смотрели на меня из пены. Трим смеялся так, будто никогда не остановится. Я не верю в современные чудеса, сказала я тому писателю, что приходил к нам в школу. Может, они случаются с другими людьми, но не со мной.

Я вспомнила, как долго ждала маму дома, когда она сбежала. Как наступила ночь, и я включила свет во всех комнатах. Как наступило утро, и я не пошла в школу, потому что знала, что должна остаться и ждать. Я, стены и тишина, тишина. Я бродила по квартире, словно призрак, чтобы не потревожить соседей.

Я вспомнила, как вошла в мамину спальню, села за ее туалетный столик и увидела, что мое ухо покрыто волдырями, а волосы изуродованы и обожжены, и подумала о том, что мне позарез нужен парик. Я взяла ножницы и срезала сожженные волосы пучками, под корень. Потом я поиграла с маминой губной помадой, а в ящике нашла пляжную фотографию и спрятала ее вместе с янтарным кольцом, которое она мне подарила, в потайное место.

Я вспомнила, как ела хлопья, размачивая их в кока-коле, потому что молоко закончилось.

И играла в снап[23] сама с собой картинками животных, только половины карт не хватало.

Я не помню, как долго пробыла одна, дожидаясь маму. Но однажды в дверь позвонили, постучали, и женщина назвала мое имя через щель почтового ящика. Я спряталась под кроватью с кольцом и фотографией. Я помню пыль, старые ботинки и жесткий колючий ковер. Потом кто-то вытащил меня за руки и унес из нашего дома в странный безмолвный мир, где воспоминания прятались в ящиках на задворках.

Паром приближался к берегу. Мои мечты разбились вдребезги. Свежий воздух, коровы на зеленых холмах, смеющиеся собаки с выставленными животами – мечта. Мама, встречающая меня с улыбкой, в платье с высоким воротом – мечта. Воздух большими глотками – мечта. Шелковый дождь – мечта.