Утешение в дороге - [63]

Майко держал в руке мое пухлое досье. «Она оставила тебя, Холли. И что ты после этого чувствуешь?»

Он бросил на меня последний взгляд и отвернулся.

Фиона с грустью смотрела на меня, когда мы впервые встретились в моей комнате в Темплтон-хаусе. Я не тот ребенок, о котором она мечтала. Я другая.

Рэй смотрел на небо, и буквы «Х-О-Л-Л-И» разбегались в разные стороны, исчезая, как будто их никогда и не было.

Я пригнулась на ветру и расшнуровала кроссовки.

Майко, Грейс, Трим, Фиона, Рэй. Уходят, ушли, убрались из моей жизни. Только на этот раз я их покидала, а не они меня.

Солнце выглядывало из-за облака, и плясали волны.

«Вперед, девочка, – прошептал парик. – Ты и я, вместе навсегда».

Горло сжалось, и я как будто разучилась глотать.

«Не бойся, девочка. Иди».

Я разулась.

«Пока не передумала. Быстрей».

Я подошла к самому краю палубы. Корабль скользил по воде, оставляя за собой пенистый след, пузырящийся и игривый, который тянулся до самой Англии. В воде разливался свет. В дороге можно встретиться с Богом, Холли. Бог в дороге, Бог в дороге. Колеса грохотали копытами лошадей. Фил ехал на грузовике над верхушкой леса и смотрел вниз на широкую Северн, свернувшуюся змейкой. Сделай это. Голоса из прошлого, хороших и плохих людей, тех, кому не все равно, и тех, кому плевать. Девушка на «Титанике» смеялась, ее волосы развевались на ветру, и богиня указывала путь.

Давай, девочка. Прыгай.

Кричали, смеялись, тянули, тащили. Вспыхивали шахматные квадраты на танцполе. Тела извивались, переплетались и снова расходились. Чьи-то ладони пролетели мимо меня, как птица. Дорога входила и выходила из меня, как тяжелые цепи, которые снимали с меня, выпуская меня на свободу. Солас кричала во мне, громко и яростно. Вперед! Корабль нырнул, и его захлестнуло волной. Мои пепельные локоны взметнулись вверх, как реки, устремляющиеся к небу.

46. Воспарение Солас

Но перед самым прыжком случилось неожиданное. На меня обрушился шквал ветра, срывая с головы парик. Я пыталась поймать его, но он оказался слишком шустрым. Он скользнул за борт и танцевал в воздухе сам с собою, раскланиваясь и делая реверансы, и его локоны метались, как хвост воздушного змея. Он воспарил над морем, и пряди зажглись серебром, как огненное колесо фейерверка, словно невидимка, надевший его, крутился от радости. Потом он спикировал вниз и умчался от меня. Волосы – каштановые, живые – хлестали меня по лицу, и голос Фионы громко звучал в голове: «Мои волосы отросли, Холли. Только стали другими». Я коснулась тонких темных прядей и почувствовала, что они родные. Сильные и прямые, и запах гари исчез.

Искусственная блондинка, вспыхнув в последний раз на солнце, погрузилась в сливочную пену и исчезла.

И я не поспешила следом за ней. Я остановилась у этой черты.

Как будто Фиона тронула меня за плечо. Она шла по бродвейскому рынку, звала меня, шла ко мне, а не уходила от меня. И покупатели оборачивались и тоже звали меня, а в гуще толпы стоял высоченный Майко и кричал громче всех: «Подожди, подожди, Холли Хоган. Подожди».

Так парик, который напоминал Фионе о худшем времени в ее жизни, унесло прочь белой водой. Может быть, он выплыл в открытый океан и путешествует по семи морям. Или затонул и дрейфует по дну, и рыбы снуют сквозь пепельные светлые пряди, и он покрывается коркой ракушек. А может быть, он достиг Ирландии, где его выбросило на берег вместе с опилками и водорослями, и он дремлет на песке, укачиваемый приливами. А большая ирландская чайка выщипывает из него волоски для своего гнезда, и пухлым пернатым птенцам в нем тепло и сухо.

Не знаю.

Но Солас ушла, и Холли Хоган, в возрасте 15 лет и одного дня, вернулась.

47. Тулий

Я отвернулась от перил и босиком прошлась на палубе. Я забыла надеть кроссовки. Впереди неясный горизонт развернулся скалами, холмами и полями, розовыми и серыми пятнами. Мы заходили в порт Рослэр. Я увидела зеленый холм с коровами, лазурное море и сияющую ленту дороги, огибающей скалу, и это была Ирландия, окутанная дымкой мечты.

Но я не встала в очередь на выход. Я не спустилась в трюм, чтобы найти попутку. Я стояла на палубе и смотрела на причал, на людей и машины. Я вдыхала ирландский воздух.

Потом я ушла с верхней палубы и отыскала кабинет офицера. Мужчина и женщина, оба в униформе, увлеченно беседовали о чем-то. Я вошла, а мужчина повернулся и сказал: «Пора на берег». На мое признание в том, что я безбилетник, они отреагировали таким заливистым смехом, будто я сыграла роль самого веселого жлоба. Но я не рассмеялась в ответ. Я сморщилась от досады и обиды, но не издала ни звука. Потом они увидели, что я босиком, да и вообще, наверное, выглядела как кошка драная, потому что смех тотчас затих. Мужчина спросил, кто я и где моя мама. Я назвала свое имя – Холли Хоган, и возраст – 15 лет и один день, а потом сказала, что у меня нет мамы, и я живу в приемной семье Фионы и Рэя в доме 22 по Меркуция-роуд в Лондоне.

Они попросили меня оставаться на борту и отвели в комнату с маленьким иллюминатором. Женщина принесла мне колу, рыбу и жареную картошку, и я с жадностью все проглотила. Потом пришлось бежать в туалет, чтобы снова очистить желудок. Меня отправили обратно в Британию, и я даже пальцем не ступила на ирландскую землю. Я как тот римлянин, который проплыл мимо Тулия и не успел остановиться. Не знаю, стало ли мне грустно от этого, потому что я твердо знала, что однажды снова поплыву туда, самостоятельно, и непременно сойду на берег и, может быть, тогда найду свою мечту.