Утешение в дороге - [61]

Он умолял меня надеть его в последний раз, и я выполнила просьбу.

Ничего не произошло. Солас не ворвалась в меня дуновением волшебного воздуха. Она не смеялась и не паясничала и не выпускала кольца дыма на мир могитов. Она не виляла узкими бедрами. Тихая и грустная, она сидела во мне, и она была мною, и все, что мы творили вместе, было моим, только моим. Ночной клуб, попутки, дерзость, флирт, телефонные звонки, скитания, фантазии, смех, слезы. Я все делала сама. Одна.

Мой собственный голос вдруг громко прозвучал в тишине машины.

– Холли, – сказал он. – Ох, Холли.

Время шло.

Паром накренился сильнее, чем обычно. Мои внутренности исполнили сальто. Я схватилась за первое, что попалось под руку, и до меня дошло, что упустила из виду нечто очень важное.

– Там детское кресло, рядом с тобой. Детское кресло, Холл. Помнишь?

Детское кресло – значит, есть ребенок.

Эти седые могиты слишком стары, чтобы иметь детей. Но они говорили что-то о внуках. Может, они из тех бабушек и дедушек, которые возятся с внуками, потому что родители балуются наркотиками, или проводят время в морских круизах, или просто слишком заняты.

Потом я вспомнила, как в минивэне, на котором мы ездили в Девон, Майко усадил малышей сзади, потому что на задних дверях были блокираторы замков. Они нужны для того, чтобы дети не выпали из машины. Двери, запертые на «детские» замки, открываются только снаружи, но никак не изнутри.

Стало быть, детское кресло = ребенок = детский замок.

А что, если попытаться открыть переднюю дверь? Может, сработает? – подумала я.

Надежда воришкой прокралась в меня.

Я так боялась разочарования, что какое-то время не двигалась. Замерла в нерешительности. Откроется или нет?

«Давай, Холл. Действуй».

Я пролезла вперед через сиденья, перемахнула через ручной тормоз и уселась в кресло миссис Могит. Я закусила губу. И, хватаясь за ручку двери, задержала дыхание, а сердце понеслось вскачь…

45. «Звезда Киллорглина»

…И дверь открылась с тихим щелчком. Как по волшебству.

Я с трудом выволокла из машины свое измученное тело. Размяла затекшие конечности, перевела дух. Захлопнула дверь. Снова запереть ее я не могла. Мистер и миссис Могит подумают, что забыли щелкнуть замком, вот и все. В трюме пахло маслом и металлом. Я прокралась между машинами, боясь, что кто-нибудь заметит меня. Но вокруг не было ни души. Машины мягко покачивались в тусклом свете. Все это напоминало плавучую многоярусную парковку, куда никто не заезжал и откуда никто не выезжал, и автомобили выглядели брошенными и забытыми навсегда.

Я нашла дверь с табличкой-указателем: НА ВЕРХНИЕ ПАЛУБЫ и открыла ее. Перешагнула через высокий порог, который, казалось, служил только для того, чтобы бить по лодыжкам. За дверью находилась лестница. Я осторожно поднялась по ступенькам, все выше и выше.

И вот я уже шагала по широким салонам, мимо игральных автоматов, и в ушах стоял гул разговоров. Сквозь иллюминаторы пробивался дневной свет, но сквозь толстые стекла мало что можно было разглядеть. Люди спали в креслах или потягивали напитки из пластиковых стаканчиков. В углу я заметила мистера и миссис Могит. С нахмуренным лицом она читала журнал, а он так встряхивал газетой, словно пытался ее просушить. «Только послушай, что пишут, – сказала миссис Могит. – Уму непостижимо». Но продолжения я не услышала, потому что проплыла мимо них, поднялась по ступенькам и пошла по коридору, мимо иллюминаторов. Мне навстречу двигался мужчина, которого шатало так, будто корабль попал в шторм, но на самом деле он был попросту пьян. В стельку. Щеки красные, взгляд тусклый, и я знала, что внутри у него пустота, как и у меня, а может, и как у мамы с Дэнни.

Мне попался еще один зал игральных автоматов, безлюдный, если не считать одного маленького мальчишки. Я остановилась, наблюдая за ним. Он напомнил мне спящего мальчика в вагоне ночного поезда, ирландца с большой буквы «И», только у этого были рыжие волосы, и он ускользнул от своей мамы. Он дергал массивный джойстик, с трудом дотягиваясь до него. Когда приз не выскочил, он пнул ногой автомат, сморщившись от обиды.

– Эй, парень, – сказала я. – Не унывай. На, держи.

Я вспомнила про оставшиеся монеты Фила, спрятанные в кармане кофты, и протянула их мальчугану. Тот с прищуром посмотрел на меня, как на фрика.

Я улыбнулась.

– Бери. Мне они не нужны.

Он напоминал мне малышей из нашего приюта. Они не очень-то доверяли старшим. Мальчик медленно протянул руку и взял монеты. Ресницы у него были песочного цвета, а на носу веснушки. Когда он заговорил, я услышала такой сильный акцент, что завяли уши.

– Та хватайка. Отстой.

– Автомат?

– Ага. Жулит.

– Попробуй другой.

Он поплелся к соседнему. Я хотела посмотреть, как у него получится, но он обернулся и недобро зыркнул на меня, давая понять, что я мешаю ему сосредоточиться. Я отступила на шаг назад, подмигнула, сложила руки в молитвенном жесте, и он улыбнулся. Потом потянул рычаг, и струйка монет звонко скатилась вниз по желобу. Парнишка взвизгнул и закричал, как взбесившийся ослик.

– Класс, – сказала я.

– Хочешь порубиться? – предложил он, только это прозвучало как «пооробиться».