Утешение в дороге - [59]

. Могиты вышли из машины, и я услышала самый жуткий звук.

КРАААКРУУУК.

Они заперли меня внутри. Все двери закрылись одновременно. И будто стальные пальцы сомкнулись на моей шее, отрезая воздух. Вскоре паром дернулся, и мы отчалили. Поплыли в дурной сон, подобный кошмару. Белые разделительные линии разлетелись во все стороны, дорожная пыль ударила в глаза, и путешествие пошло само по себе, так что начало встретилось с концом, а долгая дорога между ними выпала из реальности, исчезая, как и предупреждал Майко. И теперь, когда отвалился парик, я снова стала простушкой Холли Хоган, запертой в чреве ада, как назвала это место миссис Могит.

Загнанная в ловушку. Взаперти. Под водой.

Я барабанила в окно, но никто не пришел.

Выпустите.

Меня.

Отсюда.

Я снова вернулась в камеру, где меня заперли в первый раз. Я стучала в дверь, но никто не приходил. «Плачь, сколько хочешь, солнышко. Дверь будет закрыта до утра». Я сорвала одеяло, перевернула кровать вверх дном, легла на пол, пинала ногой стену и кричала так, что лопался череп. И тогда начали открываться ящики памяти, куда я не заглядывала годами, и я снова захлопывала их, но обрывки воспоминаний все равно просыпались, то от голоса, то от крика. Это была самая невезучая ночь в моей жизни. Мне было так страшно, что я рвала на себе волосы. «Пожалуйста. Выпустите меня отсюда».

Врррвррррврррр. Как зверь, рычащий во сне.

Я перестала колотить. Выбившись из сил, я прижалась щекой к стеклу и смотрела в тусклое освещенное чрево, набитое машинами, бампер к бамперу, сплошь пустые окна и унылые цвета. Я легла на спину и уставилась на зеленовато-кремовые крапинки на потолке, и в голове открылась большая пустая дыра. Туда ворвалась тьма.

«Мамочка. Куда же ты ушла, мамуля? Почему ты меня бросила?»

Корабль качнуло. И все ящики вдруг разом выскользнули из тяжелых коричневых сундуков, извергая содержимое к моим ногам. И я не могла их остановить. Я не хотела смотреть, но было слишком поздно, и мне пришлось смотреть. Они были там. Три маленькие танцующие фигурки – мама, Дэнни и маленькая Холли Хоган. Мы были заперты вместе в высотном доме, в этом мгновении, заперты навсегда, как насекомое в смоле янтарного кольца.

43. Дом в небесах

«Сладкие мечты сделаны из…» – напевает женский голос из стереодинамиков. Мама смеется, прижимая утюг к красной вышитой блузке. Дэнни тоже смеется, а я смотрю на них и недоумеваю, почему они надо мной подшучивают.

– Черт, Бридж, – гогочет Дэнни. – Отпад.

– Отойди, Холл, – говорит мама, размахивая утюгом. – Пока я не прижгла тебе лицо. Вали отсюда.

Я тащусь в ванную, держа в руке смятый тюбик зубной пасты. Я закусываю губу. Жду. Все тихо.

И вдруг.

– Дай мне эти чертовы деньги, Бридж. Дай сюда.

Дэнни беснуется. Звенят нож и вилка, грохочет тарелка. Я не хочу двигаться, но мама без меня не справится. Ноги сами ведут меня обратно в гостиную. Тарелка лежит лицом вверх на полу. Застывший на ней яичный желток как будто пластмассовый. Гладильная доска валяется на боку, задрав железные ноги. «Кто я такая, чтобы не соглашаться?» – звучит песня.

– Сучьи деньги, – ругается Дэнни. – Я знаю, что они где-то спрятаны.

Он говорит о деньгах, которые мы с мамой копим на поездку в Ирландию. Иногда мама прячет их в банку с хлопьями для завтрака. Или в кастрюлю в буфете. Или в своих высоких кожаных сапогах.

– У меня ничего не осталось, – огрызается она.

– Лгунья.

Теперь Дэнни прижимает ее к стене, держит за плечи.

– Отпусти маму! – кричу я.

Мама извивается и брыкается. У нее в руке раскаленный утюг, и она опускает его на плечо Дэнни. Тот взвывает.

– Сам ты лгун, – кричит она.

– Сука. – Он вырывает у нее утюг и бьет ее по щеке. – Я сейчас тебе лицо прижгу, – говорит он. И подносит почти вплотную утюг к щеке.

Они оба замирают. Все что-то ищут.

– Пожалуйста, Дэнни. Остановись, – шепчет мама.

– Я это сделаю, Бридж, – шипит он. – Я превращу твою физиономию в растекшийся желток. Клянусь.

– Дэнни. Прошу тебя.

– Они в сапоге, Дэнни, – пищу я.

Но меня не существует. Он впивается в нее глазами, упираясь бедром ей в живот, как будто она из пластилина.

– Деньги в мамином сапоге, – кричу я.

Мягко, как будто поцелуем, он прикасается утюгом к ее волосам, и в комнате пахнет паленым.

– Послужит тебе уроком. – Он смеется, отступая назад. «Сладкие мечты сделаны из этого, сладкие мечты сделаны из этого…» – Шучу, Бридж.

Она поднимает прядь своих волос, и ее округленный рот напоминает букву «О». Дэнни возвращает ей утюг и проносится мимо меня в спальню. Слышно, как сапог швыряют в стену. Потом он возвращается в гостиную, и его лицо, как маска в музее, пустое и узкое, в обрамлении темных кудрей. Он машет рукой.

– Всем пока. – И уходит, не оборачиваясь.

Хлопает входная дверь.

– Дэнни-бой, – всхлипывает мама. – Вернись, Дэнни. Вернись.

Но он ушел, и я этому рада. Должно быть, он спустился по лестнице, потому что не слышно жужжания лифта.

Фигурка Дэнни падает вниз. Одним меньше, остаются двое. Мама и я.

– Мам?

Песня еще звучит. Мама стоит на коленях, склонившись над опрокинутой гладильной доской. Она скулит, как больное животное, и ее халат раскинут на ковре прозрачными крыльями летучей мыши.