Утешение в дороге - [64]

Меня повезли обратно через Уэльс и Англию на машине. Я не очень хорошо помню дорогу. Я выглянула в окно, но мы ехали по скоростному шоссе, и смотреть было не на что, поэтому я заснула.

48. Пыль дорог

Меня не отправили в исправительное учреждение. Вместо этого меня отвезли в клинику психических расстройств в Южном Лондоне. И, увидев вывеску, я чуть было не тронулась умом, но пришла медсестра и успокоила меня, сказав, что я пробуду там совсем недолго и нахождение в этой клинике не означает, что я сумасшедшая, поэтому не стоит беспокоиться об уколах или смирительных рубашках. Она добавила, что в моей палате лежат такие же, как я, уставшие и несчастные люди, которым нужно серьезно разобраться в своих проблемах.

И она не обманула. Меня не держали взаперти, и в большие окна больницы светило солнце.

Каждый день ко мне присылали женщину-психолога. Она чем-то напоминала Гейл из службы доверия, но ее звали миссис Раджит, и она была индианкой, не такой, какой я себе представляла Гейл. Мы болтали о том, что нам нравится и не нравится. О цветах, числах, еде – короче, обо всем на свете. Я рассказала ей о дороге, о белых разделительных линиях, о том, как в конце концов добралась до дома в небесах, и о своих открытиях.

Рассказала и о том, как едва не прыгнула в море.

– Зачем ты сняла кроссовки, Холли? – спросила она.

– Не знаю. Просто сняла.

– Ты планировала прыгнуть?

– Да. Думаю, да.

– Ты хотела умереть?

– Да. Наверное. А иначе зачем тогда прыгать? Ты же не прыгаешь с такого огромного корабля только ради того, чтобы искупаться, верно?

– Тогда почему ты сняла кроссовки?

Она меня доконала, эта дама-психолог.

– Не знаю. Как я уже сказала. Загадка.

Но я знала, к чему она клонит, поэтому сказала, что хотела спрыгнуть, но и плыть тоже. Может, без кроссовок у меня появился бы шанс выжить. Может, прошла бы другая лодка и меня подобрала. Но раз я не прыгнула, зачем спрашивать? И миссис Раджит улыбнулась и перешла к следующему вопросу.

Потом ко мне допустили Фиону, королеву вопросов. Я ужасно боялась, что она будет в ярости, и дрожала, пока она шла по проходу между кроватями.

– О, Холли, – только и сказала она, когда увидела меня. – Холли.

Она присела на кровать, и ее глаза наполнились слезами, и я официально стала последним убитым китом.

Она рассказала, как они с Рэем места себе не находили, как она принялась шить лоскутное одеяло, чтобы справиться с беспокойством, и это выглядело забавно, потому что швея из нее никудышная. И все это время, пока она сшивала квадраты, ее мучила мысль: что она сделала не так, что заставило меня сбежать? Скрепя сердце я рассказала ей про парик, который совершенно меня преобразил, превратив во взбалмошную, плохую девчонку по имени Солас; рассказала о том, как отправилась в путь, добиралась автостопом до самого Уэльса; и как надеялась разыскать свою маму в Ирландии. Я не стала утаивать историю про утюг, про то, как мама сожгла мне волосы; и рассказала обо всем, что открыла для себя в настоящем высотном доме.

– О, Холли, – прошептала она. – Ты действительно все помнишь.

После этого она стала приходить каждый вечер, и Рэй тоже.

Фиона приносила мне виноград, журналы и кусочки пиццы, которые можно было разогреть в микроволновке на кухне. А Рэй купил мне гарнитуру взамен той, что я потеряла, и мой любимый диск Storm Alert и от себя добавил еще диск какой-то новой странной группы под названием String Theory.

Однажды Фиона принесла мне мое личное дело. Я имела право ознакомиться с ним и сказала, что хочу этим правом воспользоваться. В полицейском отчете говорилось, что мама занималась проституцией и употребляла, а Дэнни был дилером и тоже употреблял, но что именно они употребляли, не уточнялось. Социальные службы давно следили за ней и поместили меня в так называемый Реестр неблагополучных детей, что звучит как детская мафия. Потом мама сбежала, вернулась в Ирландию под своей девичьей фамилией Куинн и пропала. Перед своим побегом она позвонила в социальную службу и сообщила, что я одна в квартире, что она сожалеет, но больше не может заботиться обо мне, и попросила меня забрать. И в отчетах говорилось о том, как они нашли меня с обгоревшими искромсанными волосами, с волдырями на ухе и опухшей ступней, и я ни с кем не разговаривала, только спрашивала: «Где мама?» Прочитав все это, я окончательно убедилась в том, что память меня не обманула и открылась во всей своей страшной правде.

Все это было в папке и в моей голове, только я держала это в закрытом ящике и не заглядывала туда годами.

Фиона сказала, что на моем месте кипела бы от ярости и взорвала весь мир, чтобы отомстить той, которая должна была любить меня, но вместо этого вот так ушла из моей жизни. Представив себе, как Фиона с ее глазами спасительницы китов взрывает мир, я невольно улыбнулась. На моем месте она, вероятно, стала бы девочкой-мечтой для социальных служб Англии, потому что выросла в хорошей семье, а не в притоне, и очередь желающих удочерить ее растянулась бы по всей Пэлл-Мэлл.

Рэй получил работу на севере, но отказался от предложения. Он сказал нам с Фионой, что хочет перейти на более расслабленный режим работы, убить в себе трудоголика и заняться бас-гитарой. На заседании комиссии по рассмотрению моего дела он бился за меня, как лев. Сказал, что я прижилась в их доме, помогаю по хозяйству, сама бросила курить, и мы все втроем хотим попробовать начать все сначала. Фиона кивнула и заплакала, а я смотрела на свои ногти, как на карту сокровищ, и чувствовала себя последней дрянью. Но Рэю поверили и согласились вернуть меня в семью.