Урок анатомии: роман; Пражская оргия: новелла - [55]
— А мои оценки? Все эти «отлично», черт бы их побрал! «Отлично» пятидесятых годов!
— Цук, как преподаватель этого заведения я весьма тронут тем, что ты так мечтаешь предъявить все свои отличные оценки. Но должен тебе сказать, что оценки ниже чем «отлично» мы даже не рассматриваем. Вопрос в том, какие «отлично» мы принимаем во внимание. И мы не зачтем отличную оценку просто потому, что к нам пришел писатель, которому надоело сидеть наедине со своей пишущей машинкой и трахать своих подружек. Для тебя это, может, занятная перемена рода деятельности, но у нас в стране не хватает врачей, а в медицинских школах не так уж много свободных мест, и так далее, и тому подобное. Будь я деканом, я бы именно это тебе и сказал. Я не хотел бы объяснять твой случай опекунскому совету. Тем более так, как объяснил это ты. И учитывая то, как ты сейчас выглядишь. Ты в последнее время ничем не болел?
— Я просто с дороги.
— Сказал ты это так, словно в дороге ты был не три часа, а гораздо дольше.
У Бобби зазвонил телефон.
— Доктор Фрейтаг! …В чем дело? …Ну, давай, соберись. Успокойся. Ничего с ним не случилось. …Пап, я тоже не знаю, где он. …Он не умер, он просто вышел. …Давай приезжай в больницу, подождешь у меня в кабинете. Мы можем сходить в тот китайский ресторанчик. …Тогда смотри телевизор, я приду в восемь и приготовлю спагетти. …Мне плевать, что Грегори ест… Знаю, знаю, он прекрасный, чудесный мальчик, вот только мне плевать, поел он или не поел. И не жди ты больше Грегори. Ты рехнешься из-за Грегори. А знаешь, кто тут сидит напротив меня? Мой старинный соученик Цук. …Натан, Натан Цукерман. …Даю ему трубку. — Он протянул трубку Цукерману. — Это мой старик. Поздоровайся с ним.
— Мистер Фрейтаг, это Натан Цукерман говорит. Как вы себя чувствуете?
— Ох, сегодня неважно. Совсем неважно. У меня жена умерла. Умерла моя Джулия. — И он расплакался.
— Да, я знаю. Очень вам сочувствую. Мне Бобби рассказал.
— Сорок пять лет, замечательных лет, а теперь нету моей Джулии. Она на кладбище. Как такое возможно? На кладбище даже цветочка не оставишь — кто-нибудь да стащит. Слушайте, скажите Бобби… Он еще там? Никуда не вышел?
— Он тут.
— Пожалуйста, скажите ему. Я забыл сказать — мне надо туда завтра. Мне надо на кладбище, пока снег не пошел.
Цукерман вернул трубку Бобби.
— В чем дело?… Нет, папа, Грегори не может тебя отвезти. И мусор Грегори вынести не может. Нам повезло, что мы уговорили его встать утром и пойти на похороны. … Я знаю, что он чудесный мальчик, но нельзя… Что? … Конечно, сейчас. — Цукерману он сказал: — Он хочет что-то тебе сказать.
— Да? Мистер Фрейтаг?
— Цук, Цук… я только что вспомнил. Извините, я в ужасном состоянии, все забываю. Помните Джоэла Куппермана? Я вас тогда прозвал Джоэлом Купперманом, помните, тот мальчик, который во всех викторинах побеждал.
— Да-да.
— У вас тогда были ответы на все вопросы.
— Это точно.
— Вы с Бобби, вы так учились! Такие прилежные были студенты. Только сегодня утром я рассказывал Грегори, как его отец занимался. Цук, он хороший мальчик. Его просто нужно направлять. Мы его не потеряем! Мы сделали Бобби, сделаем еще одного Бобби. И если мне придется трудиться в одиночку, что ж, я справлюсь. Цук, дайте скорее Боба, пока я не забыл.
Трубка снова перекочевала к Бобби.
— Да, папа. …Пап, если ты еще раз ему скажешь, как я любил делать домашние задания, он нас обоих прирежет. …Съездишь ты на кладбище. …Я понимаю. Я об этом позабочусь. …Дома буду к восьми. …Папа, смирись с этим — он не придет домой к ужину просто потому, что ты этого хочешь. …Потому что он часто не приходит к ужину. …Не знаю где, но где-нибудь он поест. Я в этом не сомневаюсь. Буду дома в восемь. Посмотри пока что телевизор. Увидимся через пару часов…
Бобби через все это недавно прошел. Развод с депрессивной женой, презрение восемнадцатилетнего сына-неслуха, ответственность за тоскующего по жене семидесятидвухлетнего отца, вызывавшего у него и бесконечную нежность, и бесконечное раздражение; к тому же после развода ответственность за сына лежала целиком на нем. В подростковом возрасте Бобби переболел свинкой, детей иметь не мог, и Грегори усыновили, когда Бобби еще учился. Воспитывать ребенка тогда было совсем тяжко, но его юная жена так мечтала иметь полноценную семью, а Бобби был серьезным и ответственным юношей. Естественно, родители души не чаяли в Грегори — с того самого момента, как младенец появился в семье. «В нем все души не чаяли, и что из него вышло? Ничего!»
Усталый от отвращения голос объяснялся скорее страданиями Бобби, а не ожесточением души. Нелегко было избавиться от остатков любви к этому наглому паршивцу. Отец самого Цукермана терпел, пока жизнь не стала покидать его, и только тогда наконец смог отречься от сына.
— Он неуч, лентяй, эгоист. Этакий маленький говнюк, американец-потребитель. Друзья у него никто, ничто — детки, на которых рассчитана реклама машин. Разговаривают они только о том, как стать миллионерами до двадцати пяти, разумеется, не работая. Разве можно себе представить, чтобы мы студентами говорили слово «миллионер» с придыханием? Когда я слышу, как он тарабанит имена гигантов рок-бизнеса, мне хочется ему шею свернуть. Не думал, что так будет, но, глядя, как он сидит, задрав ноги, с бутылкой «Буда» и смотрит по телевизору одну бейсбольную игру за другой, я стал ненавидеть «Уайт соке». Не увидь я Грегори следующие лет двадцать, я был бы совершенно счастлив. Но он сволочь, халявщик и, похоже, вечно будет сидеть у меня на шее. Он должен подать документы в один из университетов города, но, по-моему, он даже не знает в какой. Говорит, что не решил, потому что не может найти подходящее место для парковки. Я прошу его что-нибудь сделать, а он посылает меня на х** и грозится, что уйдет жить к матери и никогда не вернется, потому что я такой требовательный м***к. «Давай, Грег, — говорю я, — уезжай сегодня, бензин я оплачу». Но она живет в холоднющем Висконсине, к тому же немного чокнутая, а все его дружки ошиваются тут, и не успеваю я глазом моргнуть, как оказывается, что он никуда не уехал и трахает какую-то шлюшку у себя в комнате. Грегори, он такой миляга! Наутро после смерти моей матери, когда я сказал ему, что дедушка поживет у нас, пока не придет в себя, он просто взорвался. «Дедушка, здесь? Как это дедушка здесь поживет? Если он переедет, где я буду трахать Мари? Я серьезно спрашиваю. Нет, ты
«Американская пастораль» — по-своему уникальный роман. Как нынешних российских депутатов закон призывает к ответу за предвыборные обещания, так Филип Рот требует ответа у Америки за посулы богатства, общественного порядка и личного благополучия, выданные ею своим гражданам в XX веке. Главный герой — Швед Лейвоу — женился на красавице «Мисс Нью-Джерси», унаследовал отцовскую фабрику и сделался владельцем старинного особняка в Олд-Римроке. Казалось бы, мечты сбылись, но однажды сусальное американское счастье разом обращается в прах…
Женщина красива, когда она уверена в себе. Она желанна, когда этого хочет. Но сколько испытаний нужно было выдержать юной богатой американке, чтобы понять главный секрет опытной женщины. Перипетии сюжета таковы, что рекомендуем не читать роман за приготовлением обеда — все равно подгорит.С не меньшим интересом вы познакомитесь и со вторым произведением, вошедшим в книгу — романом американского писателя Ф. Рота.
Блестящий новый перевод эротического романа всемирно известного американского писателя Филипа Рота, увлекательно и остроумно повествующего о сексуальных приключениях молодого человека – от маминой спальни до кушетки психоаналитика.
Филип Милтон Рот (Philip Milton Roth; род. 19 марта 1933) — американский писатель, автор более 25 романов, лауреат Пулитцеровской премии.„Людское клеймо“ — едва ли не лучшая книга Рота: на ее страницах отражен целый набор проблем, чрезвычайно актуальных в современном американском обществе, но не только в этом ценность романа: глубокий психологический анализ, которому автор подвергает своих героев, открывает читателю самые разные стороны человеческой натуры, самые разные виды человеческих отношений, самые разные нюансы поведения, присущие далеко не только жителям данной конкретной страны и потому интересные каждому.
Его прозвали Профессором Желания. Он выстроил свою жизнь умело и тонко, не оставив в ней места скучному семейному долгу. Он с успехом бежал от глубоких привязанностей, но стремление к господству над женщиной ввергло его во власть «госпожи».
В романе известного венгерского военного писателя рассказывается об освобождении Будапешта войсками Советской Армии, о высоком гуманизме советских солдат и офицеров и той симпатии, с какой жители венгерской столицы встречали своих освободителей, помогая им вести борьбу против гитлеровцев и их сателлитов: хортистов и нилашистов. Книга предназначена для массового читателя.
Джим Кокорис — один из выдающихся американских писателей современности. Роман «Богатая жизнь» был признан критиками одной из лучших книг 2002 года. Рецензии на книгу вышли практически во всех глянцевых журналах США, а сам автор в одночасье превратился в любимца публики. Глубокий психологизм, по-настоящему смешные жизненные ситуации, яркие, запоминающиеся образы, удивительные события и умение автора противостоять современной псевдоморали делают роман Кокориса вещью «вне времени».
Книга калужского писателя Михаила Воронецкого повествует о жизни сибирского села в верховьях Енисея. Герои повести – потомки древних жителей Койбальской степи – хакасов, потомки Ермака и Хабарова – той необузданной «вольницы» которая наложила свой отпечаток на характер многих поколений сибиряков. Новая жизнь, складывающаяся на берегах Енисея, изменяет не только быт героев повести, но и их судьбы, их характеры, создавая тип человека нового времени. © ИЗДАТЕЛЬСТВО «СОВРЕМЕННИК», 1982 г.
ОТ АВТОРА Три года назад я опубликовал роман о людях, добывающих газ под Бухарой. Так пишут в кратких аннотациях, но на самом деле это, конечно, не так. Я писал и о любви, и о разных судьбах, ибо что бы ни делали люди — добывали газ или строили обыкновенные дома в кишлаках — они ищут и строят свою судьбу. И не только свою. Вы встретитесь с героями, для которых работа в знойных Кызылкумах стала делом их жизни, полным испытаний и радостей. Встретитесь с девушкой, заново увидевшей мир, и со стариком, в поисках своего счастья исходившим дальние страны.
В этой книге, которая будет интересна и детям, и взрослым, причудливо переплетаются две реальности, существующие в разных веках. И переход из одной в другую осуществляется с помощью музыки органа, обладающего поистине волшебной силой… О настоящей дружбе и предательстве, об увлекательных приключениях и мучительных поисках своего предназначения, о детских мечтах и разочарованиях взрослых — эта увлекательная повесть Юлии Лавряшиной.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.