Урок анатомии: роман; Пражская оргия: новелла - [54]
— Слушай, все просто: я устал рыскать по своей памяти и кормиться прошлым. С моей точки обзора ничего больше не увидеть: раньше у меня это, может, и получалось лучше всего, но теперь нет. Мне нужна активная связь с жизнью, и нужна немедленно. Я хочу активной связи с собой. Я устал направлять все в творчество. Мне нужно что-то настоящее, неподдельное, и не для книг, а само по себе. Слишком долго я жил, подпитываясь только собой. Я хочу начать заново по тысячам разных причин.
Но Бобби потряс бородой: не понял, не поверил.
— Будь ты писателем-неудачником, без гроша в кармане, ничего не опубликовавшим, никому не известным, и реши ты стать, например, социальным работником — на него всего два года учиться, — ну что ж, давай. Если бы все годы, пока ты был писателем, ты ходил по больницам, общался с врачами, если бы последние двадцать лет читал еще и медицинские книги и журналы, но ты сам признаешь, что в науке ты такой же невежда, каким был в 1950 году. Если бы ты все эти годы жил тайной жизнью, но ведь нет. Когда тебе пришла в голову столь гениальная мысль?
— Месяца три назад.
— По-моему, у тебя другие трудности.
— И какие же?
— Не знаю. Может быть, ты просто устал. Может, хочешь повесить на двери табличку «Уехал на рыбалку» и отправиться на год на Таити. Может, тебе как писателю нужно второе дыхание. Это ты мне скажи. Может, тебе надо больше трахаться или еще что.
— Не помогает. Пробовал. С виду — какие хочешь удовольствия, а в итоге — нечто противоположное. Потрахаться, залезть на Эверест, писать книги не помогает — не хватает общения. Мейлер баллотировался на мэра Нью-Йорка. Кафка хотел быть официантом в тель-авивском кафе. Я хочу стать врачом. Люди довольно часто мечтают вырваться из привычной жизни. Со многими закосневшими писателями такое происходит. Работа все тянет из тебя и тянет, и ты уже не понимаешь, сколько еще из тебя можно тянуть. Кто-то рвется к бутылке, кто-то к пистолету. Я предпочел медицинскую школу.
— Только вот все проблемы, которые мучают тебя как писателя, они ведь никуда не уйдут, если ты станешь врачом. Настоящее дело тебе тоже может опостылеть. Тебе опостылят рак, инфаркты, родственники, которым нужно сообщать печальные известия. Злокачественные опухоли могут опостылеть так же, как все остальное. Знаешь, у меня опыта выше крыши, а отдача не так прекрасна, как тебе может показаться. Начинаешь полагаться на опыт и перестаешь замечать, что с тобой происходит. Ты платишь, Цук, и делаешь свой выбор. Я считаю, что Цукерманом-врачом ты будешь таким же, как и Цукерманом-писателем, разницы никакой.
— Но не будет изолированности, не будет одиночества — их там не может быть. Совсем другое физическое состояние. По больнице ходят тысячи людей. Кто-то придет ко мне в кабинет, я кого-то осмотрю, попрошу открыть рот и сказать «Аааа». Писательство — занятие, не предполагающее социализации.
— Не соглашусь. Одиночество создал себе ты сам. Работа с людьми явно чужда твоей натуре. Твой темперамент всегда при тебе, и ты, даже говоря «Скажите „Аааа“», будешь самим собой.
— Боб, а помнишь, каким я был тут? Не был я никаким одиночкой. Вот уж нет, я был живой, общительный, коммуникабельный парень. Веселый. Уверенный в себе. В восторге от горизонтов интеллекта. Твой старинный приятель Цук не был замкнутой личностью. Я просто сгорал от нетерпения, так рвался начать жить.
— А теперь ты сгораешь от нетерпения, так тебе хочется со всем покончить. Во всяком случае у меня такое впечатление от твоих слов.
— Нет-нет, я горю желанием начать снова. Слушай, мне очень надо попробовать себя в медицине. Что в этом плохого-то?
— Это тебе не творческий отпуск на полгода. Это серьезное вложение времени и денег. Для мужчины сорока лет без каких-либо навыков, не ученого по натуре, это непосильная задача.
— Я справлюсь.
— Ладно, допустим, у тебя получится, в чем я сомневаюсь. Но когда ты хоть чего-нибудь добьешься, тебе будет под пятьдесят. У тебя будет много общения, но никакой репутации — думаешь, в пятьдесят тебе такое понравится?
— Я буду в восторге!
— Чепуха!
— Ты ошибаешься. Признание у меня было. И публика была. В конечном счете публике это до лампочки, а мне нет. Я приговорил себя к домашнему аресту, Бобби, у меня нет желания исповедоваться или стать исповедником, а публику больше всего интересовало это. Слава была не литературная, слава была сексуальная, а сексуальная слава — это одна гадость. Нет, я буду счастлив от всего этого отказаться. У меня наибольшую зависть вызывает литературный гений человека, который придумал суп с макаронами-буквами — никому не известно, кто он. Самое утомительное — ходить и делать вид, что ты автор одной из своих книг, хуже только делать вид, что автор не ты.
— Ну хорошо, допустим, признание тебе не нужно. А деньги?
— Деньги я заработал. Кучу денег. Много денег и много неудобства. И того и другого мне больше не надо.
— Ладно, деньги у тебя будут — за вычетом того, что ты потратишь на медицинскую школу и на жизнь за десять лет. Ты не убедил меня в том, что хочешь или должен быть врачом, и приемную комиссию тоже не убедишь.
«Американская пастораль» — по-своему уникальный роман. Как нынешних российских депутатов закон призывает к ответу за предвыборные обещания, так Филип Рот требует ответа у Америки за посулы богатства, общественного порядка и личного благополучия, выданные ею своим гражданам в XX веке. Главный герой — Швед Лейвоу — женился на красавице «Мисс Нью-Джерси», унаследовал отцовскую фабрику и сделался владельцем старинного особняка в Олд-Римроке. Казалось бы, мечты сбылись, но однажды сусальное американское счастье разом обращается в прах…
Женщина красива, когда она уверена в себе. Она желанна, когда этого хочет. Но сколько испытаний нужно было выдержать юной богатой американке, чтобы понять главный секрет опытной женщины. Перипетии сюжета таковы, что рекомендуем не читать роман за приготовлением обеда — все равно подгорит.С не меньшим интересом вы познакомитесь и со вторым произведением, вошедшим в книгу — романом американского писателя Ф. Рота.
Блестящий новый перевод эротического романа всемирно известного американского писателя Филипа Рота, увлекательно и остроумно повествующего о сексуальных приключениях молодого человека – от маминой спальни до кушетки психоаналитика.
Филип Милтон Рот (Philip Milton Roth; род. 19 марта 1933) — американский писатель, автор более 25 романов, лауреат Пулитцеровской премии.„Людское клеймо“ — едва ли не лучшая книга Рота: на ее страницах отражен целый набор проблем, чрезвычайно актуальных в современном американском обществе, но не только в этом ценность романа: глубокий психологический анализ, которому автор подвергает своих героев, открывает читателю самые разные стороны человеческой натуры, самые разные виды человеческих отношений, самые разные нюансы поведения, присущие далеко не только жителям данной конкретной страны и потому интересные каждому.
Его прозвали Профессором Желания. Он выстроил свою жизнь умело и тонко, не оставив в ней места скучному семейному долгу. Он с успехом бежал от глубоких привязанностей, но стремление к господству над женщиной ввергло его во власть «госпожи».
В романе известного венгерского военного писателя рассказывается об освобождении Будапешта войсками Советской Армии, о высоком гуманизме советских солдат и офицеров и той симпатии, с какой жители венгерской столицы встречали своих освободителей, помогая им вести борьбу против гитлеровцев и их сателлитов: хортистов и нилашистов. Книга предназначена для массового читателя.
Джим Кокорис — один из выдающихся американских писателей современности. Роман «Богатая жизнь» был признан критиками одной из лучших книг 2002 года. Рецензии на книгу вышли практически во всех глянцевых журналах США, а сам автор в одночасье превратился в любимца публики. Глубокий психологизм, по-настоящему смешные жизненные ситуации, яркие, запоминающиеся образы, удивительные события и умение автора противостоять современной псевдоморали делают роман Кокориса вещью «вне времени».
Книга калужского писателя Михаила Воронецкого повествует о жизни сибирского села в верховьях Енисея. Герои повести – потомки древних жителей Койбальской степи – хакасов, потомки Ермака и Хабарова – той необузданной «вольницы» которая наложила свой отпечаток на характер многих поколений сибиряков. Новая жизнь, складывающаяся на берегах Енисея, изменяет не только быт героев повести, но и их судьбы, их характеры, создавая тип человека нового времени. © ИЗДАТЕЛЬСТВО «СОВРЕМЕННИК», 1982 г.
ОТ АВТОРА Три года назад я опубликовал роман о людях, добывающих газ под Бухарой. Так пишут в кратких аннотациях, но на самом деле это, конечно, не так. Я писал и о любви, и о разных судьбах, ибо что бы ни делали люди — добывали газ или строили обыкновенные дома в кишлаках — они ищут и строят свою судьбу. И не только свою. Вы встретитесь с героями, для которых работа в знойных Кызылкумах стала делом их жизни, полным испытаний и радостей. Встретитесь с девушкой, заново увидевшей мир, и со стариком, в поисках своего счастья исходившим дальние страны.
В этой книге, которая будет интересна и детям, и взрослым, причудливо переплетаются две реальности, существующие в разных веках. И переход из одной в другую осуществляется с помощью музыки органа, обладающего поистине волшебной силой… О настоящей дружбе и предательстве, об увлекательных приключениях и мучительных поисках своего предназначения, о детских мечтах и разочарованиях взрослых — эта увлекательная повесть Юлии Лавряшиной.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.