Урок анатомии: роман; Пражская оргия: новелла - [48]

Чикаго вырвал его из еврейского Нью-Джерси, затем писательство взяло верх и отрикошетило его назад. Он был не первым: они бежали из Ньюарка (Нью-Джерси), из Камдена (Огайо), из Сок-Сентра (Миннесота), из Эшвилла (Северная Каролина); терпеть не могли невежество, склоку, скуку, праведность, нетерпимость, различные проявления ограниченности; не могли вынести узости, а потом проводили остаток жизни, думая только об этом. Из десятков тысяч тех, кто сбежал, темп исхода устанавливают те изгнанники, которым не удается выбраться. И невозможность выбраться становится их работой — этим они занимаются целыми днями.

Разумеется, теперь он хотел стать врачом — чтобы избавиться не только от непрекращающейся рефлексии, но и от всех скандалов, которые он спровоцировал, взяв в основу своего последнего романа настоящий скандал. За дьявольским актом агрессии, ставшим триумфом у публики, — покаянный акт подчинения. Теперь, когда родители умерли, он мог двинуться дальше и доставить им радость: от сына-отступника к еврею-врачу, чтобы положить конец скандалам и ссорам. Пять лет — и он поступит в интернатуру по лепре, и все его простят. Как Натан Леопольд[45]. Как Макбет, приказав последнее из тел невинных сбросить в ров, вступает в «Эмнести Интернешнл».

Не пройдет, подумал Цукерман. Не получится. Исключительно сентиментальная иллюзия. Хочешь убить короля — убей короля, а потом либо сломаешься и погубишь себя, либо, еще лучше, — займешь его место, чтобы тебя короновали. И если коронуют Макаппеля, так тому и быть.

— Знаете, почему мой журнал не распространяют по всей стране? — спросил он, повернувшись к соседу. — Потому что он не такой скучный, как его.

— Вы об этом уже говорили.

— В его журнале сплошь девицы с большими сиськами. А еще Хефнер вечно болтает о Первой поправке. В «Давай по-быстрому» есть всё. Я не признаю цензуры ни в чем. Мой журнал — зеркало, и мы отражаем всё. Я хочу, чтобы мои читатели знали, почему они не должны презирать себя, если хотят с кем-то переспать. А если они дрочат, это не значит, что они пали ниже некуда. И им не нужен Сартр, чтобы считать это в порядке вещей. Я не гей, но мы все больше пишем на эту тему. Мы помогаем женатым мужчинам, ищущим удовольствий по-быстрому. Нынче минет по большей части практикуют женатые мужчины. Вы женаты?

— Да, женат. У меня трое детей.

— И вы ничего этого не знали?

— Нет, не знал.

— Из «Плейбоя» вы об этом и не узнаете. Это все не для читателей Хефнера. И не для «Уоллстрит джорнал». Но на задних рядах кинотеатров, в туалетах баров, на стоянках у кафешек для дальнобойщиков — вот там в основном и делают минет. Секс в Америке меняется — люди становятся свингерами, делают куннилингус, женщины больше трахаются, женатые мужчины сосут члены, и «Давай по-быстрому» все это отражает. А что нам, лгать, что ли? Я изучаю статистику. Происходят фундаментальные сдвиги. Я по натуре революционер, мне всего этого мало. Слишком медленно все движется. Однако за последнее десятилетие семяизвержение в Америке увеличилось по меньшей мене на двести процентов. Только в «Деловой неделе» вы этого не найдете. Вот вы говорите — «Плейбой». Женатый мужчина вроде вас смотрит «Плейбой», смотрит на всех этих зайчиков, и женщина эта недоступна, это девица, которую он никогда не получит. Что ж. Он дрочит и возвращается в спальню к жене. А в «Давай по-быстрому» вы смотрите на девушек и знаете, что вы можете позвонить и получить их за пятьдесят баксов. Вот чем отличается инфантильная фантазия от реальности.

— Что ж, — ответил сосед и стал разбирать оставшиеся бумаги, — я поищу ваш журнал.

— Непременно поищите, — сказал Цукерман.

Но останавливаться, несмотря на то что собеседник явно желал закончить разговор, ему не хотелось. Изображать порнографа Милтона Аппеля стало по-настоящему занятно. Немного отдохнуть от Цукермана.

Пусть неполная, но передышка — не отказываться же от ее.

— Знаете, как я придумал «Давай по-быстрому»?

Ответа не последовало. Соседа явно не интересовало, как Аппель придумал «Давай по-быстрому». А Натана интересовало.

— У меня был свингерский клуб, — сказал Цукерман. — На Восемьдесят первой улице. «Миллениум Милтона». Вы о нем не слышали. Это был закрытый клуб. Никакой проституции, никто за секс не платил, ни по какому закону меня было не привлечь. Секс по согласию — в Нью-Йорке это не запрещено. Меня просто изводили всеми возможными способами. У меня огнетушитель в тридцати сантиметрах над землей, а положено двадцать. У меня отобрали лицензию на спиртное. Или вдруг прорывает трубу, и душевые остаются без воды. Время для всего этого еще не пришло, вот в чем дело. Так вот, был у меня управляющий — он сейчас сидит за подлог. Получил шесть лет. Милейший парень по фамилии Горовиц. Мортимер Горовиц. — Мортимер Горовиц был главным редактором «Инквайери». — Еще один еврей, — сказал Цукерман. — В этом бизнесе полно евреев. Евреев притягивает порнография — как и все прочие средства массовой информации. Вы еврей? — спросил он.

— Нет.

— Большинство успешных порнографов евреи. Или католики. Вы католик?

— Да, — ответил собеседник, уже не пытаясь скрыть раздражение. — Я католик.