Упрямая гувернантка - [3]

Пока она торопливо пыталась подняться, в ней снова проснулось негодование. Из машины выскочил мужчина и быстро направился в ее сторону, но к этому времени Виктория была уже на ногах, вся дрожа от досады.

— Извините, фройляйн, — сказал незнакомец низким, сразу привлекающим внимание голосом, менее, гортанным, чем у других, — но… Но вам следовало подождать в помещении станции!

Виктория сердито вгляделась в него при свете фонаря, висевшего над входом в здание.

— Меня не приглашали, — холодно заявила она, отряхивая дубленку и брюки. — Возможно, вам следовало быть здесь вовремя и встретить меня! — Ее карие глаза бросали ему вызов. Виктория не собиралась позволять какому-то шоферу ставить ее на место! Однако ее негодование спасовало перед его пронзительным взглядом, и губы мужчины тронула мягкая усмешка.

Викторию это разъярило. Может, из-за собственной неуклюжести, к чему она не привыкла, в то время как он был спокоен, уверен в себе и вовсе не смущен ее раздражением. Виктория нехотя признала его привлекательность: высокий, крупный, мускулистый, с белыми, как ей сначала показалось, а на самом деле серебряными волосами. Брови и ресницы были сравнительно темнее, глубокие складки у рта добавляли впечатление возраста и опыта.

Пожав плечами, незнакомец нагнулся, поднял ее чемодан и уже поворачивался, когда она сказала:

— Минуточку! Что, по-вашему, вы делаете?

Мужчина выпрямился, под его меховой паркой перекатывались мышцы. Он хмуро сощурился и тихо спросил:

— Мисс Виктория Монро?

Виктория крутила ремешок сумочки:

— А если да?

— Вы направляетесь в замок Райхштейн. Я оттуда.

Виктория все еще медлила. Она, конечно, не сомневалась, что он из замка, но некий бес противоречия не позволял ей это признать. Вместо этого она бросила на него недоверчивый взгляд и заявила:

— А я откуда знаю?

В этот момент из помещения станции, размахивая фонарем, появился носильщик, видимо, привлеченный шумом голосов. Он взглянул на мужчину рядом с Викторией и почтительно коснулся фуражки.

— Она, герр барон! — вежливо кивнул он в сторону девушки.

Его поведение разительно отличалось от его же обращения с Викторией, и, пока она переживала ужасное чувство страха, носильщик продолжал разговор с собеседником на немецком языке, судя по жестикуляции, о погоде. Щеки Виктории горели. Все-таки барон! Не шофер, как она по глупости вообразила, а хозяин собственной персоной! Внутренне она кипела. Ее должны были предупредить, что в Австрии бароны встречают приезжающих на горных поездах работников! Какой промах! Ее опыт сформировал у нее совершенно иные представления об аристократах. И во всяком случае, если этот человек — ее хозяин, то кто-то ошибся. Ему не больше тридцати восьми-сорока, тогда как крестная училась в школе с его кузиной, которой шестьдесят!

Словно давая ей время прийти в себя, барон продолжал беседовать со станционным служащим. Только когда Виктория начала довольно беспомощно притоптывать ногами, он повернулся к ней и сказал:

— Может быть, пройдете к машине, фройляйн? Теперь, когда мои… э… скажем… полномочия подтверждены?

Виктория не ответила. Даже сейчас она боялась, что ее несдержанный язычок может снова подвести и она начнет обвинять барона за то положение, в котором оказалась. Ему следовало представиться первому, вместо того чтобы позволить ей принимать его за какого-то служащего! Конечно, следует признать, что их встреча произошла не совсем обычно, и она злилась на него как на причину досадного и неловкого инцидента.

Барон поставил ее чемодан в заднюю часть салона и сел рядом, бросив носильщику «Guten Abend». Кроме толстой парки, он носил толстые брюки из какой-то шкуры и кожаные сапоги до колен. Только голова оставалась непокрытой, видимо, он не чувствовал холода. Барон достал ковер — прикрыть колени, за что Виктория была ему благодарна. Она засунула под ковер рукава дубленки и была рада его теплу и весу.

Универсал тронулся с места, и вновь послышался жуткий скрежет. Виктория быстро взглянула на барона, прикидывая, не требует ли машина ремонта. Словно прочитав ее мысли, он пояснил:

— Цепи, фройляйн! Цепи, без них в это время года наши дороги непроходимы.

Виктория кивнула, сказала глубокомысленно «А!» и переключила внимание на окрестности. Когда они проезжали главную улицу, снег сделал деревню светлее. Домики с покатыми крышами и дымящимися трубами производили впечатление тепла и уюта, в отличие от запотевших окон поезда. Казалось, они поднимались ярусами по горным пастбищам, и понимание, что здесь живут и работают люди, согревало. Досада сменилась возбуждением, и Виктория почувствовала, что вела себя недостаточно вежливо.

Словно пытаясь оправдать свое поведение, она начала:

— Я… я должна извиниться, герр барон. Я совершенно не подозревала, кто вы. — Виктория улыбнулась уголками рта.

Барон фон Райхштейн взглянул в ее сторону, затем вновь повернулся к дороге и сказал невыносимо сардоническим тоном:

— Это следует понимать в том смысле, что так вы обращаетесь с людьми, которые не являются вашими нанимателями, фройляйн?

Виктория густо покраснела:

— Конечно, нет. Я не мегера!