Улитка - [49]

«Он, наконец, сделал это!»

Да что ты, понимаешь, маленькая заноза! Аркадий трудился над своим «Пилотом» больше шести лет и давно бы мог дописать его, если бы захотел. Но в том и дело, что он не хотел заканчивать. Точнее заканчивал миллионы раз: лишь на моей памяти создал четыре хэппи-энда и три трагических конца. Все это сложно объяснить тому, кто никогда не испытывал катарсиса от созданной строчки. Писательство, оно ведь как секс – его всегда хочется еще и еще, до истощения, до тошноты, но все равно хочется. Да, бывают дни, когда тебе начинает казаться, что нужно оборвать этот порочный круг раз и навсегда. Найдя в себе силы, ты ставишь точку и вечером, закрывая глаза, думаешь удовлетворенно: «Вот, рядом со мной лежит тетрадь, в ней, наконец, поставлена точка». А утром, проснувшись в холодном поту с мыслью «Неужели все кончено?», бежишь и уничтожаешь полрукописи. И так до бесконечности, до сумасшествия, кто кого – то ли ты своего «Пилота», то ли он тебя.

В литературе, как и в любви, существуют свои полигамы и моногамы. Кто-то выплевывает роман за романом, с легкостью расставаясь с очередным «любовником», а кто-то всю жизнь лелеет одну и только одну книгу. Вспомните «Доктора Живаго» Пастернака!

А может, дело не в моногамии, а в обыкновенном страхе, что сотворенное тобой дитя, которое не давало тебе жить, спать, есть, окажется никому не нужным? И в лучшем случае изданную книгу прочтет пара десятков интересующихся? В худшем – тебе бросят в лицо: «Послушайте, писательство – это явно не ваше. Попробуйте себя в другой сфере…»

Однако, как позже выяснилось, в тот вечер Аркадий действительно озвучил окончательный вариант своего долгоиграющего романа, а я не осталась, ушла, подумав: «Ничего, то ли еще будет!»

– Ладно, пошли, – буркнула я Робу, просто чтобы досадить Фелиции.

ГЛАВА 2

Мы молча спускались по лестнице. Я шла впереди, а за мной следовал мой бывший мужчина. Между нами до сих пор была такая химия, что меня то и дело пробирали мурашки. Черты Роба огрубели, осанка утратила горделивую стройность, стала чуть сутуловатой, на щеке, ближе к виску, появился рваный шрам. Но все эти детали лишь добавляли шарма к уже сложившемуся образу, а в пресыщенной искушенности засветилась новая, еще более разрушительная сила. Не дай Бог попасть в мясорубку подобных страстей – уничтожит, не моргнув глазом! Хотя, возможно, счастье именно в этом – умереть от экстаза в объятиях бесстрашного самца? Впрочем, я плохой советчик – слишком тяжело мне досталась моя собственная свобода…

Тогда, после расставания, казалось, с меня заживо содрали кожу. Поэтому сейчас теплое дыхание в затылок и шаги за спиной только раздражали. Больше всего задевало мое самолюбие то, что он стал свидетелем нашего с Джудит конфликта. Перед глазами всплыл откровенно удивленный взгляд Сиси с невысказанным вопросом: «Разве можно так унижаться?!» Меня передернуло, а затем острая тоска накрыла с головой.

– Где твоя машина? – спросила я Роба на улице.

– Разбил.

– Понятно.

– Выпил, ну и…

– Да поняла я!

– У меня забрали права на год.

– Не пытайся меня этим задеть. Мне давно уже не интересно, что происходит в твоей жизни.

– Все еще злишься на меня?

– Слушай, прекрати лезть с пустыми вопросами. Я очень устала.

– Хорошо. Будем ждать такси молча.

– Супер!

– Может, тебя обнять? Холодно ведь.

– Я тебе сейчас врежу!

– Обожаю, когда ты выходишь из себя! Глаза становятся щелками, как у кошки.

– Господи, ну почему все это произошло сегодня? – простонала я, обхватив голову руками.

– Ладно, извини, просто хотел тебя расшевелить.

Всю дорогу до моего дома мы ехали молча. Но когда автомобиль остановился в тихом переулке, Роб сказал таксисту:

– Подожди пять минут за углом.

Таксист, спрятав в кошелек «двойной тариф», довольно кивнул. Я внутренне усмехнулась. До моего подъезда шагов пятнадцать. Интересно, на что он надеется?

– К себе ты, конечно, меня не пустишь?

– Конечно, нет.

– А ко мне пойдешь?

– С чего вдруг?

Я дернула ручку на входной двери – закрыто. Порывшись в сумочке, вставила ключ в замочную скважину.

– В такое время люди либо спят, либо занимаются любовью.

– И ты, конечно, возомнил, что у меня непременно появится тяга ко второму.

Уже встав на порог, я почувствовала руку Роба на моей шее.

– Смотри, на небе ни одной звезды, оно затянуто тучами. Через час-другой пойдет дождь. Помнишь, ты никогда не могла спать в дождь, тебя раздражал монотонный стук капель.

– Это было давно.

– Это есть и сейчас, так же, как было раньше и как будет завтра. С кем бы ты ни спала, ты всегда будешь жаловаться на дождь в ночи. Это так же неизменно, как и твоя родинка над пупком, как твои слезы после оргазма. Каждый, кто окажется с тобой, будет собирать их урожай.

Не отстраняясь, я слушала слова, что злили и ласкали одновременно.

– Будь сегодня моей плодородной землей, – продолжал он, – разреши еще раз увидеть твои слезы.

– Ты смотри, как насобачился говорить. Чуть ли не стихами – настоящий Рембо! Неужели девушки больше не клюют на дерзких бунтарей?

– Им теперь только поэтов и подавай, – хрипло засмеялся Роберт.

– Но ведь ты только что утверждал, что люди не меняются. Зачем же тогда несешь чушь, будто я не знаю тебя как своих пять пальцев? Скажи проще: я хочу с тобой сегодня переспать.