Улица - [28]

— Мы решили пожениться, — сказала она.

— Раз такое дело, я согласен, — сказал Мейерсон.

— И что же — ты нам ни счастья не пожелаешь и ничего такого? — спросила Белла.

— Твоя жизнь — тебе и решать, — сказал Мейерсон.

Свадьбу сыграли скромно, без приветственных речей, в маленькой синагоге, а когда церемония закончилась, Эйб хлопнул брата по плечу и сказал:

— Молодчага, Бенни. Ты — молодчага.

— Можно мне вернуться на работу?

— Разумеется, можно, почему нет? Ты вошел в норму. Я же вижу.

Бенни, однако, заметил, что отец его женитьбой недоволен. Всякий раз, когда кто-то из друзей Гарбера поздравлял его, он пожимал плечами и говорил:

— А сынок Шапиро женился на дочке Сегалов.

— Как же, как же, сынок Шапиро, — говорила миссис Гарбер.

Бенни вернулся в гараж и на этот раз всерьез впрягся в работу, чем очень обрадовал Эйба.

— Бенни-то, мой младший брат, — говорил он таксистам, — полтора месяца всего женат, а уже заделал ребенка. Да уж, он, скажу я вам, времени даром не теряет.

Бенни не только впрягся в работу, но даже изредка смеялся и, подстегиваемый Беллой, начал строить планы на будущее. Тем не менее время от времени, если в гараже было немного работы, Бенни замыкался и часами сидел в темном углу. Он проработал три, от силы четыре месяца, когда Белла отправилась в гараж — поговорить с Эйбом. Раскрасневшаяся, ликующая, вернулась она домой, в их квартиру на улице Св. Урбана.

— У меня есть для тебя новости, — сказала она Бенни. — Эйб собирается открыть еще один гараж на Маунт-Ройял, и заведовать им будешь ты.

— Но я не хочу заведовать, я не сумею.

— В новом гараже мы будем его партнерами.

— По мне, лучше остаться у Эйба.

Белла растолковала ему, что надо подумать и о будущем ребенка. Их сын, такой она дала себе зарок, не будет расти над «Табачными изделиями и напитками», в квартире, где даже душа нет. Ей нужен холодильник. Если откладывать деньги, они купят машину. А в следующем году, сказала она, уже после того как родится ребенок, они, по ее расчетам, накопят столько, что она сможет поехать в американскую клинику — оперировать ногу.

— Вчера я ходила к доктору Шапиро, и он сказал, что в Бостоне есть такая клиника, где творят чудеса, причем для них это повседневность.

— Он тебя обследовал? — спросил Бенни.

— Он был очень даже милый. И совсем не заносится.

— Он не вспомнил, что мы учились в одном классе?

— Нет, — сказала Белла.

В три часа ночи Белла проснулась и увидела, что Бенни забился в угол — сидит на полу, голову уткнул в колени — его бьет дрожь.

— Дождь идет, — сказал он. — Гром гремит.

— Ты же воевал: тебе ли дождика бояться?

— Ох, Белла, Белла, Белла.

Она потянулась погладить его по голове — он отпрянул.

— Послать за доктором?

— За сынком Шапиро, что ли? — Он прыснул.

— Почему бы и нет?

— Белла, — сказал он. — Белла, Белла.

— Я схожу к соседям, к Идельсонам, — позвоню доктору. А ты никуда не ходи. И не нервничай.

Когда она вернулась, его не было в спальне.

Мейерсон пришел в восемь утра. Вместе с мистером и миссис Гарбер.

— Он мертв? — спросила Белла.

— Сын Шапиро, ну тот, доктор, сказал, что смерть была мгновенной.

— Как же, как же, сынок Шапиро, — сказала миссис Гарбер.

— Водитель не виноват, — сказал Мейерсон.

— Знаю, — сказала Белла.

8

Мне и восьми не было, когда я в первый раз попал в переплет из-за девчонки. Ее звали Чарна, она жила прямо над нами, и мы с ней тихо-мирно играли уже который год. Но в одно весеннее утро я решил: не хочу больше играть ни в шарики, ни в пряталки.

— Знаешь, что я придумал? Давай играть в больницу. Я буду врач — поняла? — а ты — больная. У тебя дома есть кто?

— Нет, а что?

— А то, что в эту игру лучше играть дома. Пошли.

Едва я приступил к предварительному осмотру, как вернулась Чарнина мама. Меня подвергли удвоенной силы наказанию: отправили в постель без ужина и вымыли рот мылом.

— Тебе бы надо с ним поговорить, — сказала мама. — Хуже, когда они узнают обо всем таком на улице.

— Похоже, он уже довольно много узнал.

Пробелы в моих знаниях, однако, имелись, и виновата в этом была мама. Она несколько лет тому назад уверила меня, что детей покупают в магазине «Итонс», и, когда, чтобы я вел себя поприличнее, требовалось внушить мне страх Божий, она снимала трубку и говорила:

— Сейчас позвоню в «Итонс», попрошу обменять тебя на девочку.

Сестра — та тоже не могла упустить случая меня постращать.

— А может, «Итонс» его и не возьмет назад. На этой неделе у них уцененными товарами не торгуют.

— В таком случае отошлю его в «Морганс».

— «Морганс», — в этом месте папа всякий раз отрывался от вечерней газеты, — евреев на работу не принимает.

Дудди Кравиц помог мне распроститься с этой легендой. Он досконально знал, как делают детей.

— Ребенок рождается из семени. Семя надо засадить, понял?

— Куда засадить?

— Куда, куда. Гос-споди!

Дудди был парень хваткий, имел подход к девчонкам. Когда нам минуло двенадцать и мы начали бегать на свидания, он спросил меня:

— Когда ты идешь на вечеринку, что ты перво-наперво делаешь?

— Приглашаю танцевать самую хорошенькую девчонку.

— Поц.

Дудди растолковал мне, что у всех, кто идет на танцы, те же планы.

— А раз так, — сказал он, — пока все, отталкивая друг друга, толпятся около красотки номер один, надо приступить к осаде красотки номер три.