Украсть богача - [46]

Бац! Мне врезали дубинкой по лицу. Бац! Нас с Руди усадили на кресла. Человек выкатил меня в коридор, завез в лифт и через минуту вернулся с Руди. Такое ощущение, будто он вообще не торопился. Точно мы насекомые, которых можно поймать в любую минуту. Ужасно унизительно.

Потом он вывез нас в шор шарабу[145] улицы, где слонялись без дела толпы молодых людей с пожелтевшими от куркумы пальцами – мы страна молодежи, со всеми сопутствующими проблемами. Запад чересчур постарел и разжирел для революций, не то что мы (не считая того единственного унизительного поражения, которое мы потерпели от Пакистана).

Я вопил под маской, но без толку, во рту у меня булькала кровь, но этот звук заглушали гудки машин и голоса мужчин, плюющихся бетелем. Похититель приблизил ко мне лицо, снова мелькнули желтые зубы. Изо рта у него воняло, как от мокрого буйвола.

– Лучше молчи, или парень огребет, о’кей?

А с Руди и делать ничего не пришлось: он сам отключился. Его и вырубать было незачем – с этим уже справились наркотики.

Чувак действовал деловито, никакой болтовни в духе гангстеров из фильмов, которой Руди пугал сценаристов. «Я вас выебу так, что ваши дети почувствуют», – его любимая фразочка, потом, еще сильнее разозлившись на Ников и Сидов, упоминал внуков, матерей, отцов, всех потомков и предков, пересыпал оскорбления заумными словечками из англо-индийского словаря для продвинутого уровня обучения, потому что он победитель Всеиндийских и интеллектуал, а они никто.

Нас одного за другим швырнули в кузов помятого фургончика «Марути» с нарисованными явно наспех красными крестами на дверях.

Я взглянул в глаза нашему похитителю и сразу понял, что мы влипли всерьез.

У него был взгляд, как у моего отца. Голодный. Этот взгляд говорил: «Я родился в дерьме, но обратно не вернусь».

Он улыбнулся, достал скотч, заклеил мне глаза, обмотал руки, потом залепил рот.

– Больно будет снимать, – сказал он. – Хоть налысо брейся, как в детстве.

Изо рта у него несло, как из сточной канавы. Я и так-то не помнил себя от этой вони и страха, а скотч на веках меня и вовсе добил. Было чертовски больно пошевелиться. Я попытался не двигаться вообще. Не получилось.

Раздался металлический скрежет, и мы тронулись с места. Вокруг стоял оглушительный шум. Я слышал рев «Ауди» банкирских жен, крики уличных мальчишек, продающих на перекрестках обернутые в целлофан книжки Пауло Коэльо, визг и скрип грязных тряпок по кузовам машин – то ли мойщики, то ли автоподставщики. Идеальное время для похищения.

От скотча у меня началась мигрень. Голова болела адски. И запястья тоже. Спина затекла, потому что я старался сидеть прямо. Мне было жарко. Я задыхался. Мне казалось, меня вот-вот хватит удар.

Мы ехали и ехали. Время от времени пропускали нужный поворот, и вслед нам летели ругательства, наш похититель резко газовал, внезапно тормозил, разворачивался – словом, вел машину вовсе не так плавно, как Паван.

Я плавился от жары. Ехать в машине без кондиционера – ад. Как люди это терпят? За одну такую поездку лишишься половины веса – и, пожалуй, всех умственных способностей. Если бы у всех индусов везде были кондиционеры, разрыв между богатыми и бедными исчез бы. Вместо того чтобы стонать и чесать яйца, народ работал бы и увеличивал ВВП!

Если бы рот мой не залепили скотчем, я завел бы разговор.

«Как у вас тут славно воняет!»

«Вы воруете людей в свободное от работы время или же это ваш основной источник дохода?»

Руди наконец проснулся и заговорил о деньгах. Водитель не заклеил ему рот. Разумеется.

– Я дам вам, что захотите. Деньги, женщин, женщин из денег, деньги из женщин, что угодно, только отпустите нас.

Ответа не последовало. Не прошло и десяти минут, как Руди издал типичный вопль богача:

– Да вы вообще знаете, кто я такой? – и потом, господи боже: – Пожалуйста, пожалуйста, отпустите меня. Ведь скоро Дивали…

Похититель лишь рассмеялся.

Через несколько часов машина остановилась. Нас по очереди вытащили из салона, провезли коляски по песку. Подумать только, и этот человек справился в одиночку; достойно восхищения, как сказали бы на Западе. Стоял знойный, грязный ранний вечер. Если бы мне не заклеили глаза, возможно, я увидел бы бескрайний простор, ту почву, на которой растут все обитатели Дели. Будь я фермером, я с наслаждением вдохнул бы свежий сельский воздух; но я чувствовал лишь запах страха, пота и собственного горя. Я чувствовал, как подошвы трутся о землю, камни, мрамор, задевал стены, двери, столы. Я ничего не слышал. И это было хуже всего. Ни машин, ни перекрикивающихся мужчин и женщин, ни уличных торговцев, ни лавочников, никого. Мертвая тишина. Как будто я очутился на том свете. Неудивительно, что жители американских пригородов сидят на антидепрессантах.

Я ощутил, что вокруг меня стало прохладнее: меня вкатили в какую-то комнату и швырнули на пыльный холодный мраморный пол. Минута-другая – и возле меня бухнул и зашипел надувной матрас: на него бросили Руди.

– Сидите здесь. И чтобы тихо, – буркнул водитель прямо мне в ухо. – Или я из ваших анд[146] сделаю омлет, и детей у вас уже не будет.

Он коснулся моих рук и ослабил скотч. Я сорвал его, потом тот, которым был залеплен мой рот, и вздрогнул от боли. Губы так горели, что было даже страшно представить, как я буду снимать скотч с глаз.