Украсть богача - [42]

Она написала «да». Две маленькие буквы.

В следующую встречу мы ни словом не обмолвились о том разговоре за обедом.

Мы назначили свидание в торговом центре, в выходные, как подростки в американском кино.

В субботу мне удалось сбежать от Руди на несколько драгоценных часов.

Сбежать от налоговых деклараций, юридических документов, нависшей над нами угрозы расследования, от путаницы его новой жизни, от навязчивых поклонников, денег – от всего.

Я вошел в кофейню и в глубине зала увидел Прию в джинсах и вязаном свитере. Я сел за стол. Я не знал, с чего начать.

– Ну вот, – сказал я.

– Ну вот, – повторила она.

Я подумывал, не завязать ли увлекательную беседу о композиции монологов Руди, как вдруг сидевшая позади нас девица воскликнула:

– Он мой парень, пап, у всех есть парни!

Мы с Прией переглянулись и отвели взгляд друг от друга.

– Сейчас у всех есть парни, – на весь зал гремела девица.

Отец ворчал, что это-де западные затеи, что так ведут себя только низкопробные девушки.

Прия приподняла и тут же опустила брови. Она пила кофе, я старался не расхохотаться. Отец и дочь ругались, орали, не обращая внимания на окружающих. В Америке их засняли бы на телефон и выложили на Ютьюб, у нас же народ просто подслушивал.

Я буквально трясся от смеха, как вдруг почувствовал: меня ущипнули. Я опустил глаза и увидел Приины пальцы чуть повыше моего колена. Она подмигнула мне. Я подмигнул ей. И ущипнул в ответ. Вскоре кожа наша горела от щипков, но мы продолжали дурачиться, пока не запыхались от натуги и дядечки за соседним столом не зацокали языками.

И тогда мы принялись болтать обо всем на свете, начисто позабыв о предлоге, который выдумали для этой встречи.

Мы говорили о наших родителях.

– Государственные служащие, – сказала Прия. – Честные, представляешь? Живут на обычную пенсию. Дядя мой служил в полиции. Тоже честный. Ни гроша. Я раз в месяц посылаю им всем деньги.

– У меня никаких служащих, – ответил я. – Один отец. Нечестный. Дяди у меня нет. Вообще никого. И денег тоже. И я никому ничего не посылаю. Сказать по правде, мы с ним семь лет не виделись.

– А мать? – спросила Прия. Никто никогда не спрашивал меня о матери.

– Умерла, когда рожала меня, – признался я и замолчал. Прия, также молча, взяла меня за руку. Я стиснул ее ладонь и продолжал:

– Расскажи мне о своих честных чудаках.

Интересно, доведется ли мне встретиться с ними. Что они подумают обо мне? Грубый, невоспитанный, с севера Индии – впрочем, это одно и то же. Они-то наверняка элегантные, изящные, как их дочь. Я опережал события: так мать, заметив, что ее сын в храме перекинулся словом с девушкой, принимается подсчитывать, сколько понадобится ткани на шторы, сколько дадут приданого, выбирает имена для внуков и подыскивает няню.

– Представляешь, они строили дом, но застройщики их обманули, и теперь я раз в месяц высылаю им деньги и даже отдохнуть не могу, потому что меня мучает совесть. Они верили в социализм, в то, что строят новую, лучшую Индию, где все будут равны, – сказала Прия.

– Я тоже знал такого человека, – ответил я.

Я собирался рассказать ей о Клэр, о горе и боли, но опять не сумел выдавить ни слова, а потом у меня зазвонил телефон.

Руди.

– Забудь ты о нем хотя бы на день, – Прия забрала у меня телефон и сунула ко мне в карман.

Мы вышли из кафе, поймали такси, поехали в торговый центр в другой части Дели и час в уютном молчании бродили по магазинам, то и дело соприкасаясь бедрами, руками, когда я придерживал перед ней двери; от волос Прии пахло розами, серьги блестели.

Стемнело, и я понял, что пора возвращаться к Руди. На мобильном было десять пропущенных вызовов.

– Господи, да оставь ты меня в покое хоть на день, босс, – сказал я ему в трубку.

Руди разорался. Полил меня отборной бранью.

Я представил себе, как он сидит в темной квартире, осунувшийся от недосыпа. И побыстрее нажал отбой.

– Мне пора, – сказал я Прии. И сделал очень дерзкий западный жест. Я взял ее за руку. – Отлично погуляли.

Она в ответ сделала еще более дерзкий западный жест.

Подошла ко мне, погладила по щеке, притянула к себе и поцеловала.

– Надо будет как-нибудь повторить, – сказала она.

Я отпустил ее с крайней неохотой. Уходя, все оглядывался на нее через плечо. Она махала мне и одними губами произносила: «Иди, иди».

Она – это лучшее, что случилось со мной за долгое-долгое время.

* * *

Мне было жаль Руди.

Передача шла уже три месяца. Слишком легко ему все давалось. Каждый вечер три часа в студии, в неделю примерно две съемки в рекламе, каждая по два часа, пятнадцать лакхов. Разумеется, такая жизнь вскружила ему голову.

Руди отказывался являться на совещания – говорил, что он теперь профессионал и будет приходить за пару часов до эфира.

Я был его единственным другом. Но я старался больше времени проводить с Прией.

Он возобновил отношения с бывшими школьными приятелями, которые прежде его не замечали, а теперь учились в Делийском университете и вечером в пятницу приезжали в нашу квартиру: ведь с Руди их моментально пропустят в ночной клуб. Они жужжали вокруг него, как мухи вокруг говна, болтали о всякой ерунде: водке «Грей Гуз», о том, где намерены продолжать образование, о лучших ночных клубах Дели.