Ученики, учителя - [31]

…Как спускался в эти туннели в поисках пропавшей девушки. Как попросил Ричи оставаться на месте, и тот, конечно же, дождался лишь момента, когда он скроется из виду, чтобы пойти следом и снова сунуть свою глупую головушку в неприятности. Ричи тогда еще не знал, что станет бессмертным, и как бы Мак ни пытался его образумить, делал прямо противоположное. Куда бы он ни пошел, Ричи всегда оказывался там же. Преданный щенок, следующий за волком…

Идеальный ученик.

Ричи, восторженно исследующий Париж и изъясняющийся на ужасном французском, Ричи, которого терпеливый Дарий учил играть в шахматы, а Тэсса водила по ее любимым ресторанам, где он, не привыкший к изысканной кухне, хотел заказать чизбургер и картофель фри. Ричи, пытающийся повзрослеть…

Гладкий камень пола был немного скользким. Маклауд миновал огромные круглые колонны, уходящие в потолок, — из их кладки там и тут торчали горлышки бутылок, заткнутые пробками. Это были старые парижские колодцы. В свое время ремонтные рабочие пробили в них отверстия для вентиляции, вставили туда отбитые горлышки и замазали штукатуркой. Если им хотелось глотнуть свежего воздуха, было достаточно вынуть пробки. В наше время колодцы были засыпаны и закрыты. О них забыли.

Мак шел вперед, погрузившись в воспоминания.

Память бессмертных не похожа на память обычных людей. Она, словно Гончая небес[5], всегда позади, готовая к прыжку. Так же, как их тела сохраняются неизменными в течение времени, их память не теряет ничего из когда-либо виденного или слышанного. Маклауд помнил каждый эпизод своей четырехсотлетней жизни так, будто он был запечатлен на кинопленке, в цвете и объеме. Сейчас, перебирая в уме все случаи, когда он видел Митоса сражающимся, Мак мог описать каждое движение, каждую фразу поединков, как если бы это было у него перед глазами.

Тогда в Париже, под мостом: удар за ударом, пока в кульминационный момент Митос не позволил его мечу коснуться своей шеи.

В спортзале в Секувере на следующий год: каждое слово, каждый шаг, каждый выпад… И против Кристин, когда Мак стоял к ним спиной, прислушиваясь. Он и сейчас мог слышать звуки того безжалостно короткого поединка — звон стали об сталь, — два удара, шорох песка под ногами и тихий шепот клинка, входящего в плоть, когда меч пронзил ее насквозь. Так быстро. Бой с Силасом, виденный краем глаза. Силас мог сделать из Митоса двух. А он скользил кругами вокруг великана, неуловимый, как ветер.

Снова против Кристин. Звон металла. Шорох песка. Меч входит в ее тело, как в ножны.

Еще раз. Выпад — защита, выпад — защита, поворот. Финал.

Впервые встретившись с Ричи, Митос тут же стушевался. После того, как Ричи сказали, кто он на самом деле, Митос сделал все, чтобы заставить ученика Маклауда недооценивать себя. Когда Мак его нашел, Митос выглядел почти беспомощным и совершенно безобидным. Но никто не может прожить так долго, сражаясь так плохо.

«Когда играешь, позволяй другим выигрывать, тогда у тебя всегда будут друзья в песочнице».

Значит, вот оно?

Теперь он находился в одной из первых, открытых для посетителей галерей, недалеко от старого входа для рабочих. Мак побывал здесь в 1838 году, на одной из первых экскурсий. Эта галерея проходила под дорогой на Орлеан, и от нее ответвлялись другие. Он нашел ту, над которой пролегал старый акведук. Акведук д’Аркюиль, — как давно его перестали использовать? Годы и годы. А когда-то по нему в Париж поступала четвертая часть всей воды.

В конце пещеры имелась маленькая лесенка, ведущая в галерею дю Понт Маон. Сюда солдат, по имени Декур, несущий в катакомбах караульную службу, каждый день приносил свой завтрак. Мак был с ним знаком. Он устроил себе удобное место для пикников, соорудив своими руками каменный стол и скамейки. Он украсил стену резной картиной, — вот она, до сих пор видна, — изображающей испанский порт Махон; он погиб здесь во время обвала.

Тут же находились знаменитые качающиеся камни, грозящие падением всякий раз, как поблизости проводились подрывные работы. Они были освещены светом, льющимся из открытой двери в конце коридора. Дверь вела в небольшой восьмиугольный зал. Там был бессмертный. Мак подошел и заглянул вовнутрь. Зал представлял собой оссуарий — вдоль стен от пола до потолка в определенном порядке громоздились кости: тройной ряд плечевых, бедренных и берцовых костей, тройной ряд черепов и ряд аккуратно сложенных мелких костей. Маленькие часовни по бокам так же были все заполнены костями. Алтари украшены иссохшими черепами с пустыми глазницами.

Митос сидел на одном из алтарей, читая Клаузевица.

Он захлопнул книгу, поднял голову и, улыбнувшись, отложил меч в строну.

— Так и думал, что ты придешь.

— Отвратительное место, не мог выбрать получше?

— Нет, — ответил Митос, — держи, это тебе.

Он кинул Дункану пакет. Тот поймал и заглянул вовнутрь.

— Что за…?! Это что, Poggia?

— Да, издание 1456 года. Я подумал, тебе должно понравиться.

Маклауд без труда узнал и вторую книгу, поскольку и «Liber Facetiarum Poggia», и «Eikon Basilike» были прекрасно известны любому антиквару. Первая, написанная на латыни, была сборником непристойных анекдотов и рассказов — определенно, только для взрослых, — настолько неприличная, что ее перевели на доступный для простых людей язык лишь через двадцать лет после смерти автора. Подарок с намеком?