Убийство на кафедре литературы - [35]

— Я сказала, что ты из отдела расследований мошенничеств, работаешь с теми, кто уклоняется от уплаты подоходного налога, — подмигнула ему Циля.

С тех пор Михаэль смущался, сидя здесь, особенно когда ему выписывали счет. Обычно он в это время рассматривал стену напротив кассы, портреты Бабы Сали[7] и рава Шараби, который, по слухам, проклял это здание. Портрет рава над кассой призван был нейтрализовать проклятие, нависшее над рестораном.

Никто не знал, кто из троих парней, иногда носивших кипу, а иногда нет, — Меир.

Все трое радостно приветствовали Цилю, однако смешались, увидев высокого мужчину за ней.

— Как идет бизнес? — спросил Белилати.

— Слава Богу.

— Три порции чипсов, — заказала Циля. Небритый парень, записывавший заказ, улыбнулся ей довольной улыбкой, когда она объяснила, что хамсин кончился и аппетит вернулся.

Они расположились во внутренней комнате. Михаэль глянул наружу. В большом окне был виден двор соседнего дома — темный и запущенный. Проклятие рава Шараби привело к опустошению всего дома, и ресторан был единственным источником света в окружающем темном царстве духов. Михаэль впервые обратил внимание на зеленый стебель плюща, который карабкался по стене ресторана, и удивился тому, что стебель такой зеленый, несмотря на постоянный сумрак в комнате. Он вспомнил многочисленные попытки Ниры вырастить такой плющ в их студенческой квартирке, однако другие растения подавляли его рост, и он пожелтел и засох. Циля проследила за его взглядом и будто прочла его мысли:

— Этот плющ — пластиковый.

— А это ты видел? — Она с улыбкой протянула руку к стене из темно-красного кирпича справа от них и легко поддела пальцем уголок «кирпича». Обнажилась серая стена. — Это просто покрытие, понял?

Михаэль чувствовал себя будто на экзамене. Он поднял глаза к потолочной балке, затем — к карикатурам на Переса и Шамира, изображенных в одежде исполнительниц танца живота. Картинка висела на стене напротив, рядом с большим бычьим рогом.

Циля засмеялась:

— Ты здесь бывал миллион раз. Посмотрим, насколько точно ты сможешь припомнить подробности здешнего интерьера. Ладно, но ведь ты здесь отдыхаешь, да?

Михаэль стал протестовать, заявив, что помнит плакат с Шамиром и Пересом, но Циля не уступала:

— Я утверждаю, что ты, когда не на работе, не видишь ничего. К примеру, ты видел большую картину у входа в ресторан?

Михаэль неуверенно кивнул, она склонила голову набок и спросила с вызовом:

— Можешь описать ее?

Михаэль хотел было обернуться, но она запретила.

— Там какие-то бедуины, может, это сюжет из Библии?

— А теперь обернись и посмотри, — засмеялась Циля.

Михаэль встал, прошел в первую комнату и впервые с интересом принялся рассматривать большую картину, выполненную яркими красками. Там были изображены пальма, палатка — в ней сидели на корточках люди, похожие на пастухов, возле палатки — костер.

Михаэль медленно вернулся к столу, уселся и перечислил Циле, к ее удовлетворению, все подробности картины, добавив:

— Там еще есть растение, но оно не из пластика.

— Это фотус, — сказала Циля, — он непритязателен, живет в любом месте и в любых условиях.

Тут подошел небритый парень, протер влажной тряпкой стол из несгораемой пластмассы и спросил, нести ли салаты. Все кивнули. Белилати первым набросился на турецкий салат[8] и на марокканский морковный. Циля выжала лимон на салат из мелко порезанных овощей и произнесла речь об искусстве приготовления салатов.

— Видите, они не посыпают их пряностями и заранее не поливают лимонным соком, — объясняла она Белилати. Он кивнул, протянул руку к питам и подтвердил кивком головы, что они подогреты. Затем стал объяснять, насколько полезна свекла для пищеварения, и переложил салат из мисочки себе в тарелку. Пока принесли второе, Белилати уже успел расправиться с питами и салатами. Эли в это время рассказывал Циле о подробностях расследования. Михаэль отпил пива и разглядывал коллег с удовольствием и с непонятной ему самому грустью.

Циля и Эли работали вместе несколько лет, и процесс их сближения проходил у всех на глазах — медленный, запутанный и полный неожиданных поворотов. Эли было уже за тридцать, когда он женился на этой упрямой девице, которая боролась за него с редким упорством. Михаэль заметил, что на определенном этапе она сделала вид, что отступилась от Эли. Михаэль удивлялся — неужели Эли все-таки сломается, ведь он столько раз говорил, что не собирается связывать себя ни с одной женщиной, независимо от того, что он к ней испытывает, и своей свободы не уступит. И вот теперь с какой нежностью глядит Эли на свою жену, объясняя ей последние подробности расследования.

Михаэль, глядя на них, вдруг ощутил себя старым. Они не вовлекали его в беседу. Он в таких случаях никогда не вмешивался, а лишь наблюдал за ними, словно за детьми, читающими сказку, конец которой ему хорошо известен.

Михаэль был рад, когда они поженились, хотя предрекал им нелегкую семейную жизнь. Эли был замкнутым, а Циля — жизнерадостной и активной. Впрочем, в ее всегда широко раскрытых, светлых и ясных глазах таились обычно стеснительность и робость.

Михаэль несколько недель ее не видел и теперь внимательно наблюдал за ней. Ее лицо было бледнее обычного, тень страха мелькала на нем. Он знал, что она очень хочет ребенка. Циля многие годы носила короткую стрижку, но в последние месяцы ее волнистые темно-рыжие волосы достигли плеч, что придавало ей весьма женственный вид. Беременность ее не была заметна, лишь груди округлились и набухли, выпирая из круглого выреза платья.