Убийство на кафедре литературы - [101]

— Не понимаю — почему бы тебе не остановиться на денек в Нью-Йорке, сходили бы в клуб. Ты знаешь, какие тут злачные места? — сказал Шац заговорщицким тоном, глянув на попутчика, который смотрел в окно. — Ну ладно, не можешь, так не можешь. Но поверь — я никому бы не рассказал, если бы ты задержался здесь, а?

— Не сомневаюсь, — сказал Михаэль, продолжая смотреть в окно.

— А когда же ты собираешься делать все свои покупки? Только не покупай ничего в аэропорту, в этих магазинах беспошлинной торговли — одни воры, поверь мне. В Лексингтоне такие магазины, что глаза разбегаются, — все что душе угодно там есть. Я тебе могу что-нибудь купить, если хочешь, чтоб ты не морочил себе голову, ну, что скажешь?

Михаэль пробормотал: поговорим, мол, когда вернусь.

— Ты в таком напряжении, а? Слушай, этот твой адвокат тебя ждет, но второй, русский, он в тяжелом состоянии, и этот адвокат все время с ним там, в больнице. Тебе будет непросто с ним поговорить.

Михаэль смотрел в окно и думал о предстоящей встрече, о преобладающих серо-зеленых тонах пейзажа в фильме «Конькобежец», о бесконечном моросящем дожде, что наводил на него тоску, по мере того как выяснялось, насколько жесток и отчужден мир, воссозданный на экране.

— Но как ты будешь справляться с разницей во времени? Ты ведь должен чувствовать себя бодрым во время беседы. Судя по газетам, вы не слишком продвинулись в расследовании.

— Это тяжелое дело, — сказал Михаэль без обиды.

— Но ты звезда, а? Там, у вас, ты — очередная звезда. Будь осторожней, у вас звезды падают очень часто. А вот мне никто ничего сделать не может.

— Расскажи мне об этом адвокате. Что ты о нем знаешь?

— У меня здесь связи, конечно, я тебе могу кое-что о нем рассказать. Но я думал, ты хочешь подождать, пока мы до аэропорта доберемся, у тебя будет время до рейса. — Шац украдкой бросил взгляд на собеседника и начал монотонно: — Ну что тебе сказать? Макс Левенталь, шестьдесят один год, еврей, родился в России, родители его переехали в Америку, когда он был ребенком. Закончил юридический в Гарварде и, несмотря на это, живет в какой-то дыре. Чепел-Хилл, такой университетский городишко в Северной Каролине, дыра, настоящая дыра. Но он преподает там в юридическом колледже, и еще он активист АКЛУ[26], слышал о таком?

Михаэль сказал, что у него нет об этом ни малейшего понятия.

— Это их движение в защиту прав человека — Американский союз борьбы за гражданские свободы. Этот твой адвокат просто помешан на правах человека. Ты удивишься — он мог бы стать богатым и преуспевающим адвокатом в любом другом месте, но он сидит там, на Юге. Впрочем, он и там в полном порядке, поверь мне.

Шац заметил непонимающий взгляд Михаэля и объяснил:

— У него большой дом в Чепел-Хилл, и еще летний дом на острове в океане — чего у него только нет. И каждый год он ездит кататься на лыжах в Швейцарию. Много жертвует в еврейский фонд, он там активист. Они здесь ведут дела, и всегда он был активистом, много ездил в СССР. При всем том в автобусе он садится на заднее сиденье — это на Юге-то, где сзади сидят только негры. У нас в Израиле такие типы тоже есть, — сказал Шац с нескрываемым презрением и потянул носом.

— А как этот русский к нему попал?

— Точно не знаю, у него были какие-то дела в СССР, у этого Левенталя, он о них книгу написал, о советских евреях. И тайно привозил оттуда всякие рукописи, он тебе расскажет. Этого русского зовут… — Шац пытался припомнить, вытащил из внутреннего кармана костюма бумажку, заглянул в нее, не отрываясь от руля, — Борис Зингер. Он был в лагере еще с одним, какой-то поэт, ну, которым интересовался этот твой, из университета, молодой — Идо Додай. Левенталь вывез Зингера после тридцати пяти лет лагерей или тюрем, у меня все записано.

Шац говорил таким тоном, будто его слова подвергались сомнению.

— Стой, сейчас я должен сосредоточиться перед въездом в Ла-Гардию.

Оба молчали, пока Шац парковал машину на огромной стоянке. Затем они поспешили в здание аэропорта, Шац проверил расписание и с удовлетворением заявил, вытирая лицо использованной бумажной салфеткой, вынутой из кармана:

— У тебя есть еще более получаса. Пошли, возьму тебе что-нибудь выпить.

Когда они после долгого перехода уселись в баре на соседних стульях, Михаэль настоял на том, чтобы взять кофе с пивом, и пил это, глядя на Шаца, потягивающего виски. Шац удивлялся: зачем, интересно, Михаэль взял такую смесь? Для того чтобы удивить его или действительно привык к такому странному сочетанию? Шац прокашлялся:

— Этот русский, Зингер, — полная развалина, — у него что-то с сердцем, и Левенталь будет очень волноваться при встрече с тобой. Только когда я объяснил ему, в чем дело, рассказал о вашем расследовании, он согласился свести тебя с этим Зингером, но потребовал, чтобы встречи были короткими, — установил расписание. Я договорился, что он тебя будет там ждать. Это приличный кусок дороги — от аэропорта до города. Слушай, если уж мы заговорили об этом, что это за история с кассетой? Верно ли, что у тебя были свидетельства, которые стерли?

— Как до тебя дошли эти слухи? — с невольным раздражением спросил Михаэль.