Убийство на дуэли - [16]

Шрифт
Интервал

— Ну, то, что два человека стреляются, — это вопрос философический, это не удивительно, — ответил доктор.

И тут уж я сам не удержался от мысли об удивительной насыщенности нашей жизни философами.

— Мне что-то другое показалось странным, — продолжал доктор. — Ветер, что ли?

— Ветер?! — не удержался я.

— День был теплый, но очень ветреный. А когда мы спустились на луг, там, внизу, ветра никакого. Лес на склоне — верхушки деревьев качаются, шумят. А деревья пониже — не шелохнутся. А сегодня вот тихо, и как будто чего-то не хватает. А на ум приходит — не возьму в толк почему — Голландия…

— Голландия?! — удивился Бакунин. — В каком смысле Голландия?

— Просто так, Голландия — и больше ничего. Сам не знаю, каким образом.

— М-да, странная ассоциация… — задумался Бакунин. — Живописью не увлекаетесь? Может быть, вспомнилась мрачная философия Рембрандта?

— Нет. Господином Рембрандтом не интересуюсь, — ответил доктор.

— Ну да ладно, Родион Спиридонович. Если что вспомнится — позвони, голубчик. Князь Голицын человек государственной важности. Случай редкостный — расследование затруднительно, зацепиться даже не за что. Не с неба же упала эта пуля прямо в лоб.

— А может, и с неба, — задумчиво проговорил доктор, — террористы, они все из студентов, и профессора с ними заодно. Может, и придумали какую-либо научную оказию.

Бакунин не стал отвечать доктору и объяснять ему, что, по его мнению, террористы не имеют отношения к этому убийству. Он запустил мотор, и через пять минут мы уже въезжали на Трамову дорогу. Потом опять десять минут полета над мчащейся навстречу прямой серой лентой шоссе — и опять невольные мысли о табуне из шестидесяти лошадей.

Вернувшись в Петербург, Бакунин подвез доктора до его клиники на Литовской. Доктор попрощался с нами, но Бакунин вдруг остановил его и задал вопрос:

— Скажи-ка, голубчик… Когда я брал машину из гаража, там был шофер-служащий, который подавал машину, помнишь его?

— Как же, помню.

— Перстень у него на правой руке, с изображением…

— Перстень у него с простым черным камнем, квадратным, без рисунка[22], — услужливо пояснил доктор.

— Без рисунка… — задумчиво повторил Бакунин и кивнул доктору на прощанье. — Ты вот что, братец, если вспомнишь или поймешь, что за странность тебе показалась, немедленно ко мне, хоть днем, хоть ночью. Очень, брат, важно. На странностях стоит мир.

— Как изволите приказать, — наклонил голову доктор.

Доставив автомобиль в гараж, мы взяли извозчика и отправились домой. Я обратил внимание, что извозчик вез нас вдвое дольше, чем Селифан. У крыльца особняка Бакунин расплатился вдвое против того, что запросил возница. Едва только я шлепнул Наполеона по голове его медной треуголкой, Никифор тут же отворил нам дверь и впустил в дом. Уже стемнело, войти с вечерней прохлады в теплую прихожую было приятно.

Все уже поужинали — кто как и кто чем, не дожидаясь нас. Мы разделись — я снял свою куртку, Бакунин отдал Никифору котелок, и мы прошли в столовую. Тут же явился Василий. Лицо его казалось заспанным. Прежнее недовольство прошло — он никогда не дулся на своего любимого барина больше одного дня.

— Кушать будете? — позевывая спросил Василий.

— А как же, — ответил Бакунин, — не обедали, покушать нужно, да и за работу пора.

— Как же, за работу, — довольно миролюбиво проворчал Василий. — Третий день ни страницы.

— Видишь, Василий, какое тут дело. Князя Голицына убили. Он, можно сказать, управлял государством…

— Найдется на его место кто-нибудь, — строго сказал Василий, — а за вас пристав Полуяров главу не допишет.

— Это, конечно, так, — согласился Бакунин, — однако тут нужно помочь…

Бакунин хотел развить свою мысль, но Василий махнул рукой.

— Суп нести? — спросил он уже безо всякой тени недовольства.

— А как же, а как же, — обрадованный его тоном, воскликнул Бакунин. — Князь, супу?

Я отрицательно покачал головой.

— Чая, князь, хоть попьете? — приветливо спросил Василий.

— Чая попью, — согласился я.

— Напрасно, напрасно, князь, ты не хочешь супа. Неси, неси, Василий, и мне еще рюмку коньяка.

Рюмка коньяка означала, что Бакунин в самом деле намеревается проработать всю ночь. Причем эту рюмку коньяка он выпивал не перед едой, а после еды. Я не первый раз наблюдал, как Бакунин работал по двадцать четыре часа подряд. После сегодняшней поездки на автомобиле и размышлений о количестве лошадиных сил, упрятанных в моторе, мне подумалось, что Бакунин тоже чем-то похож на автомобиль. Только мотор питается бензином, получаемым из нефти, а Бакунин — супом и отбивными котлетами.

В моторе находится шестьдесят лошадиных сил, и они начинают работать, когда в него поступает керосин. В Бакунине — две, либо три, может и четыре человеческие силы. Эти дополнительные силы включаются, как только пища, поступившая в желудок Бакунина, сдабривается рюмкой коньяка. Я уверен, что если бы Бакунин не пообедал на ночь, он не смог бы до утра работать. А если бы пообедал, но не запил еду рюмкой коньяка, сил хватило бы только на пару часов и он уснул бы за своим письменным столом.

Съев тарелку картофельного супа, две отбивные котлеты с гречневой кашей и запив все это рюмкой французского коньяка, Бакунин направился в один из своих кабинетов. А я, выпив стакан чая, поднялся к себе в комнату. Я хотел сделать заметки, чтобы уже завтра с утра подробно записать все произошедшее за весь день. Но потом, преодолев сонливость, втянулся в работу. И записал все события дня, чтобы после не делать это по памяти.


Рекомендуем почитать
Когда я брошу пить

Трудная и опасная работа следователя Петрова ежедневно заканчивается выпивкой. Коллеги по работе каждый вечер предлагают снять стресс алкоголем, а он не отказывается. Доходит до того, что после очередного возлияния к Петрову во сне приходит смерть и сообщает, что заберет его с собой, если он не бросит пить. Причем смерть не с косой и черепом на плечах, а вполне приличная старушка в кокетливой шляпке на голове…


Тридцать восемь сантиметров

-Это ты, Макс? – неожиданно спрашивает Лорен. Я представляю ее глаза, глаза голодной кобры и силюсь что-нибудь сказать. Но у меня не выходит. -Пинту светлого!– требует кто-то там, в ночном Манчестере. Это ты, Макс? Как она догадалась? Я не могу ей ответить. Именно сейчас не могу, это выше моих сил. Да мне и самому не ясно, я ли это. Может это кто-то другой? Кто-то другой сидит сейчас на веранде, в тридцати восьми сантиметрах от собственной жизни? Кто-то чужой, без имени и национальной принадлежности. Вытянув босые ноги на солнце.


Аберистуит, любовь моя

Аберистуит – настоящий город грехов. Подпольная сеть торговли попонками для чайников, притоны с глазированными яблоками, лавка розыгрышей с черным мылом и паровая железная дорога с настоящими привидениями, вертеп с мороженым, который содержит отставной философ, и Улитковый Лоток – к нему стекаются все неудачники… Друиды контролируют в городе все: Бронзини – мороженое, портных и парикмахерские, Ллуэллины – безумный гольф, яблоки и лото. Но мы-то знаем, кто контролирует самих Друидов, не так ли?Не так.


Виртуальные встречи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Парабеллум по кличке Дружок

Что может получиться у дамы с восьмизарядным парабеллумом в руках? Убийство, трагедия, детектив! Но если это рассказывает Далия Трускиновская, выйдет веселая и суматошная история середины 1990-х при участии толстячка, йога, акулы, прицепа и фантасмагорических лиц и предметов.


Любовь не картошка!

«Иронический детектив» - так определила жанр Евгения Изюмова своей первой повести в трилогии «Смех и грех», которую написала в 1995 году, в 1998 - «Любовь - не картошка», а в 2002 году - «Помоги себе сам».


Мертвецкая

…Первым делом я ощутила ужасный холод, пронизывающий каждую клетку моего тела. Режущая боль в запястьях и лодыжках объяснялась какими-то путами, которых я не видела, поскольку лежала лицом вниз. Вокруг было темно. Над головой визжал ветер, а вокруг парили белые хлопья. Я лежала в каком-то здании, распластавшись на останках деревянного паркета, отчасти уничтоженного стихиями. Где бы это ни было, сквозняк и снег подсказали мне, что крыша отсутствует. Никаких признаков, что здесь есть люди. Не слышно ничего. Ни дыхания.


Папина дочка

«…Первый удар домкрата просвистел мимо и пришелся на подголовник. Вцепившись в крепление ремня безопасности, я с трудом расстегнула защелку и поползла на пассажирское сиденье. И тут на меня обрушился второй удар. Он прошел так близко, что даже задел мои волосы…» Зверски убита пятнадцатилетняя девушка. Ее убийца осужден. Но через двадцать два года он выходит на свободу и заявляет о своей невиновности. Сумеет ли сестра погибшей восстановить справедливость и покарать убийцу?


Присяжные обречены

– Я убила нас обоих. Другого выхода не было. – Джоанна сидела тихо, смиряясь с последними минутами жизни Тимоти Кида, переживая их вместе с ним. Еще какое-то время она могла дышать, жить.Чем больше Иэн Зэкери дергался, тем быстрее умирал. Красное пятно от вина расползалось по дивану, точно кровь Тимоти. Она не готовила подобную картину осуществления правосудия.…Джоанна осталась одна.После вынесения оправдательного вердикта присяжные один за другим умирают насильственной смертью. На месте преступления убийца оставляет на стене кровавый знак: изображение косы.


Убийство в стиле "психо"

Дороти Сандерс лежала на спине. Ее лицо и проломленный череп представляли собой сплошное месиво – кровь, осколки кости, вытекший мозг. Волосы тоже слиплись от крови. Она лежала в огромной луже собственной загустевшей крови, темной, как вино. Рядом с ней, на круглом столике, была аккуратно установлена лампа в стиле модерн: монументальная лилия на металлической основе под покосившимся абажуром из гофрированного шелка, настоящая мечта судмедзксперта. И подставку, и зеленый абажур покрывала кровь вперемешку с налипшими волосами.Новое дело инспектора Вексфорда в интригующем романе классика британского детектива Рут Ренделл «Убийство в стиле „психо“».