Убийство Генриха IV - [11]

Повредившийся в уме человек, жертва беспорядочного потока видений, позволил разрастись одному из них, и оно стало преследовать его: это было видение убийства. Он пришел затем, чтобы добиться оплаты расходов на один процесс, а также с целью убить короля. Это искушение давно его преследовало. «Когда таковые искушения возникали, порой он им внимал, порой нет». Поэтому он уже приходил — на прошлые Троицу и Рождество, чтобы поговорить с королем и побудить его изменить политику. Вероятно, он считал, что сам Бог облек его миссией, как Моисея, Аода или Юдифь, так как во время первого допроса на вопрос: «Кто дал ему такой совет? — Сказал, что это нечто превосходящее наше понимание, понимание следователей, и что правду он скажет только священнику на исповеди и нигде более…». На Троицу 1609 г. он трижды приходил в Лувр, чтобы получить аудиенцию у короля. Всякий раз Лафорс, капитан гвардейцев, не пропускал его. Он направился к госпоже герцогине Ангулемской[35]. Но смог увидеться только с секретарем. Он говорил со шталмейстером королевы Маргариты[36] по имени Феррар, но получил лишь уклончивый ответ. Он ходил к кардиналу Дюперрону, чтобы тот дал ему провожатого во дворец, но не смог преодолеть преграды из капелланов, и кардинал прогнал его из своего дома.

Итак, не сумев переговорить с королем от имени Бога, незадачливый пророк решил убить его. Он пришел на Рождество 1609 г., чтобы исполнить свою миссию. Но его прогнали стрелки главного прево и сам главный прево. Через два дня после Рождества он увидел короля едущим в карете близ кладбища Невинноубиенных. Он побежал за ним. Слуги помешали ему нагнать карету. Он вернулся в Ангулем. Он исповедался в своем намерении убить и, перенеся епитимью, на время избавился от навязчивой идеи. Но на Пасху 1610 г., как раз когда он отправлялся в Париж, наваждение вернулось. На одном постоялом дворе он украл нож. Но, когда пришла пора действовать, он не решился. Он поехал обратно. В Этампе он даже сломал свой нож. Но в предместье Этампа он внезапно увидел «Ессе homo», Христа, с кожей, исполосованной ударами бичей, в терновом венце, истерзанного, окровавленного, на которого толпа может кричать, оскорблять его, требовать его смерти. Все эти страдания — ради него, Равальяка, а он отступает! Он вернулся в Париж. Он вновь наточил нож на камне. В Париже он последовал за королем на мессу к фельянам. Действовать ему помешало прибытие герцога Вандомского. Он искал короля, чтобы убить его, в темном переходе, который вел меж двух башен во двор Лувра. Он не смог этого сделать из-за группы дворян. Но на улице Ла Ферроннери он настиг короля и убил его.

Так этот преданный поклонник Иисуса Христа, того, кто велел: «Да любите друг друга, как Я возлюбил вас»[37] до самой смерти, кто отказался вызвать огонь с небес на отвергавших его, ибо Сын Человеческий пришел не затем, чтобы губить грешника, а затем, чтобы тот обратился и жил, — этот пылкий богомолец стал убийцей. Он, простой частный человек, не уполномоченный никем, убил главу государства. Это был ненормальный — пусть так. Но это ничего не объясняет. Это был человек крайностей? Пусть так. Но тогда почему он не помешался на подаянии? Почему Равальяк не снял с себя все ради бедных, почему он не призывал всех к полному отказу от имущества, почему не проводил все время, прося милостыню ради отверженных? «Единственная мера, чтобы любить Бога, — это любить Бога без меры»[38]. Равальяк любил без меры, но почему он любил дурно, почему сбился с пути, откуда взялось у него это видение убийства, в конечном счете ставшее его навязчивой идеей и заставившее совершить то, что должно было бы вызвать у него ужас?

Его следователи были прежде всего заняты поиском его сообщников, однако не могли не спросить у него, по каким причинам он пожелал убить короля. «Сказал несколько раз, в частности, — за то, что он (Генрих IV) не захотел, хотя и имел возможность, подчинить так называемую реформатскую религию (протестантский кальвинизм) католической, апостолической и римской церкви». Он вернулся из Этампа, решив убить Генриха IV, «потому что тот не обратил в истинную веру приверженцев так называемой реформатской религии и потому что слышал, что он хочет объявить войну папе и перенести Святой престол в Париж». И еще «он тем более решил осуществить свое предприятие, что король не пожелал расправиться с гугенотами за то, что те на прошлое Рождество собирались убить всех католиков; некоторые из них были привезены в сей город и арестованы, но никого не казнили, как говорили ему многие…».

Следовательно, Равальяк был убежден, что Нантский эдикт был злом, что долгом короля было обратить протестантов-еретиков, что он имел возможность это сделать, а поскольку он этого не сделал, на короле лежит тяжкая вина перед Богом.

С другой стороны, Равальяк был убежден, что протестанты хотят перебить католиков, взяв нечто вроде реванша за Варфоломеевскую ночь, что они уже приступили к осуществлению этого замысла, что король отказался карать виновных, став тем самым их сообщником и поставив жизнь католиков под угрозу.