Но Бряке было боязно. И хотя он знал, что отец в крайнем случае только накричит на него, не находил себе места. Доводы Прыща казались ему малоубедительными, поэтому он всю дорогу умолял приятелей вернуться домой. Однако скорость и бодрая музыка только подхлестывали неуемных сорванцов.
— Гляди, как по трассе классно гнать, — сказал Толик, сидевший на переднем сиденье вполоборота, закинув ногу на ногу.
Они уже мчались к переезду, и Сенька, как заправский водитель, стал сбавлять скорость. Машина неуклюже перебралась через железнодорожные рельсы. За переездом Сенька снова добавил газа, и они стрелой вылетели из посадки, заслоняющей железнодорожную ветку.
На повороте, ведущем в район, ребята неожиданно увидели гаишника. Тот сидел на черном «МТ» с коляской и пил воду из бутылки.
Теперь уже испугались все. Сенька вывернул руль вправо и, не снижая скорости, попытался проскочить мимо милиционера незамеченным, но тот обратил внимание на сидящих в «Жигулях» малолеток и, отшвырнув бутылку, вскочил на сиденье, мигом завел мотоцикл и рванул за машиной.
— Ну что, что я говорил? — захныкал опять Бряка.
— Да заткнись ты! — бросил ему Прыщ, решая, что делать. Он и сам растерялся при виде мента. Они ведь здесь никогда не стояли. Конечно, не ему бежать от милиционера. «Лучше, наверное, остановиться», — подумал Сенька, переключил на нейтралку и сбросил газ.
Машина, прокатившись еще несколько метров, приткнулась у обочины. Гаишник притормозил рядом, громко зашуршав гравием, рассыпанным вдоль асфальта, слез с мотоцикла и подошел к ним.
— Так, так, ребятки, покататься, значит, надумали? — спросил он, заглядывая в салон. — Нет, нет, сидите, сидите, — сказал, заметив движение озорников. — Хотя нет. Ну-ка перебирайтесь все на заднее сиденье, живо!
Сеньке и Толику ничего не оставалось, как выполнить команду.
— Дяденька, дяденька, мы не хотели, — заныл сразу же Бряка, но милиционер пропустил его рев мимо ушей. Сенька и Толик повесили носы.
Милиционер связался с райотделом и сообщил о случившемся.
— Требуется помощь для транспортировки автомобиля. Как поняли?
— Понял вас хорошо. Скоро будем, — прошипело из рации.
Ребята сидели не шелохнувшись. Даже Бряка перестал ныть. Гаишник стал осматривать машину, глянул на номера. Что-то знакомое показалось ему в комбинации цифр. Он достал из бокового кармана блокнот и, полистав его, нашел нужную страницу. Еще раз взглянув на номерной знак, присвистнул от удивления и спрятал блокнот обратно. Затем подошел к задней дверце машины, открыл её, посмотрел внимательно на ребят и спросил:
— Ну, признавайтесь, у кого вы ее угнали?
На мальчуганов жалко было смотреть. У каждого была каша в голове. Прыща конечно же отец исполосует, как он это часто делает. Бряку с неделю не будут выпускать на улицу. Толику запретят играть на приставке.
— Что молчите? — опять спросил гаишник.
— Мы её не угоняли, — пробурчал едва слышно Сенька. — Мы её нашли.
— Так, так, — произнес милиционер, рассматривая ребят. Мороки кому-то прибавится. А вот хозяину радости: машина в целости и сохранности, ничего не снято, не скручено. Иные находят вообще без запчастей, а то и сгоревшими.
— Вы местные? — спросил гаишник, не сводя с парней глаз.
— Тутошние, — опять негромко произнес Сенька.
— И то хорошо, — милиционер повернул голову в сторону виднеющихся на горизонте домов. Со стороны поселка к ним уже приближался милицейский «уазик».
— Вот и сопровождение. Сейчас проедем в райотдел, будем разбираться.
Гаишник отошел от машины и остановился на краю дороги. «Уазик» подъехал прямо к нему.
Когда Семенов вернулся из морга, Михайлов сидел в кабинете. Мать Кравченко осталась пока в коридоре.
— Мы прибыли, — сказал Михайлову Семенов.
— Как прошло опознание?
— Она узнала его. У него под левой мышкой была родинка.
— Как она? — спросил Михайлов, обдумывая, сейчас поговорить с матерью Кравченко или погодя.
— Крепенькая оказалась старушка: в обморок не падала. Сейчас вроде в норме. Позвать?
— Зови, будем беседовать.
Семенов выглянул в коридор и пригласил мать Кравченко зайти.
Это была еще не старая женщина. Однако судьба оставила на ней свой отпечаток. Мешки под глазами и складки в уголках рта. Щеки обвисли, лоб изборожден, волосы сыпались на её худые узкие плечи. Взгляд пустой и потухший. Она, наверное, многое в жизни повидала, много страдала. Теперь еще пережила сына, который к тому же умер не своей смертью.
Михайлов подумал, что лучше бы, конечно, перенести разговор: так сильно она была подавлена. Но когда еще выпадет случай? Да и слишком много накопилось невыясненных вопросов.
Из вежливости он сказал:
— Вы сможете со мной разговаривать или перенесем разговор на другой день?
— Да что там переносить, — выдавила из себя Кравченко. — Давайте уж сейчас.
Михайлов еще раз с сомнением посмотрел на неё, но беседу не прервал: расследование не терпело отлагательств.
— Как вас зовут? — спросил Михайлов.
— Елена Ивановна.
Он записал её данные. Они, оказываются, ровесники.
— Скажите, Елена Ивановна, — спросил Михайлов, — вы подозреваете кого-нибудь в смерти вашего сына?
— Да кого? Только его. — Она не поднимала на Михайлова глаз.
