У ворот Северина - [98]

— Не волнуйся, дружище, — попытался успокоить его Хараламб. — Младший лейтенант Ганя, единственный, кого нам прямо рекомендовали привлечь к нашей деятельности, был в отъезде. Едва он вернулся, мы с ним связались, все сделано так, как ты просил.

— Что он вам сказал?

— Согласился. Даже обрадовался, что ему поручают такое дело, благодарил за доверие нашу инициативную группу — так я назвал ему нашу организацию. Я объяснил, что надо делать, поручил составить план действий патриотических отрядов по нашему гарнизону… Он уверенно рассчитывает на роту, которой командует.

— Хорошо, но разве нас интересует только Ганя? Разве мы будем иметь дело с ним одним? А кого-нибудь еще не сумели бы вы или Ганя привлечь к нашему делу?

— Пока нет, товарищ Райку. — Хараламб широко развел руками. — Рано вербовать кого-то еще. По словам Валериу, есть один офицер, лейтенант Сабин Ницулеску, его можно было бы привлечь, но мы недостаточно знаем, какие у него убеждения.

— Хорошо, остановимся на Викторе Гане, но не будем упускать из виду и Ницулеску. Нужно с ним работать, убеждать в правоте нашего дела… Ну а с Ганей, мне кажется, все ясно.

— Он человек надежный, уверяю тебя. Насколько я понял, у него есть какой-то контакт с партией…

— Это меня радует, — сказал Райку. — Тем более что, по твоим словам, этот Ганя пользуется большим влиянием на солдат своей роты.

— Безусловно.

— Ну что ж, раз теперь с нами и младший лейтенант, мы можем быстро доработать наш план, — заключил секретарь. — Нужно согласовать его предложения с нашими. При условии, что за основу будут взяты наши разработки. Следовало это сделать раньше, но, ты говоришь, его не было в городе… А теперь необходимо торопиться. Завтра к вечеру ты мог бы принести его план действий? Как ты думаешь?

— Думаю, что да. Сегодня же свяжусь с ним, пусть подготовит материалы.

— Я составлю общий план, мы его обсудим в узком кругу, и каждый получит конкретное задание…

— Когда мы созовем людей?

— В воскресенье вечером, в двадцать два часа, на чердаке спиртового завода. Место надежное.

— Кто примет участие в этой встрече?

— Все, кто ответствен за это дело: я, ты, клепальщик с судоверфи Флоря, Валериу и, разумеется, младший лейтенант Ганя…

— И он? — спросил Хараламб.

— Да, и он. Мы будем обсуждать только те вопросы, которые связаны с вооруженной борьбой против немцев в нашем городе: задачи, цели, средства…

— Хорошо, товарищ Райку. — Хараламб поднялся, собираясь уходить. — Значит, так: завтра вечером я приношу тебе материалы от Гани, а в воскресенье, в двадцать два часа, мы встретимся, как условились…

— Договорились…

— А как ты живешь? Не нужно ли тебе чего? Продукты, сигареты, я знаю, у тебя есть. Но, может быть, еще что-то надо? Какую-нибудь книгу? Что-то передать? Да мало ли еще…

— У меня все есть, — сказал Райку, положив руку на плечо своему связному. — Я только жду того дня, когда смогу выйти на свет божий. Устал от этой темноты!

— Уже недолго осталось, — ответил Хараламб.

— Не сомневаюсь и потому терпеливо жду…

— Ну, будь здоров, счастливо тебе!

Они крепко пожали друг другу руки. Хараламб осторожно открыл дверь и вышел на цыпочках в сени. Постоял немного, прислушиваясь к ночной тишине, выглянул и, увидев сигнал Петре Мэчукэ, спустился во двор, обошел дом и как тень исчез в непроглядной тьме.

Выбравшись из села, Хараламб зашагал полями, которые тянулись к городу. Подойдя к городской окраине, он вдруг услышал возбужденные голоса. Шла перебранка между несколькими мужчинами, плакала женщина, неугомонно лаяли собаки, ночь усиливала эти звуки, придавая скандалу преувеличенные масштабы. У кого-то в руках мелькал зажженный фонарь; тот, кто его держал, не считался, видимо, с правилами светомаскировки, очень строгими в последнее время. Луч света то поднимался, то опускался, иногда и вовсе исчезал за спинами столпившихся людей.

— Перестань, Думитру, перестань! — отчетливо звучал в ночи рыдающий голос женщины. — Мне плохо…

Хараламб постоял минуту, напряженно вслушиваясь, не зная, как поступить. Ему очень хотелось узнать, что там творится, но в его положении следовало избегать встреч с кем-либо из знакомых или с полицейскими. И он, не обращая больше внимания на ночной переполох, свернул на другую улицу, торопясь к центру города. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как столкнулся с бедно одетой старой женщиной, которая тянула за собой ребенка лет пяти, босого, в одной рубашонке.

— Господин хороший, его поймали? — спросила она, останавливая Хараламба, который хотел было ее обойти.

— Кого поймали?

— Убийцу.

— Какого убийцу?

— Разве вы не оттуда идете? Не от дома Замфиройю? И что вы на меня так смотрите?

— Нет, я там не был, — тихо ответил Хараламб и, пряча от нее свое лицо, стал вытирать его платком, как будто оно вспотело. — А что случилось?

— Значит, вы не знаете? — поняла женщина. — Так вот, сейчас я вам объясню. За домом Замфиройю нашли тело убитого немца. Кто-то ударил его ножом. Страшный, видно, был удар, немец, говорят, не пикнул. Свалился в бурьян у забора… Немецкий солдат.

— За что его так? — спросил Хараламб.

— А кто его знает за что? — пожала плечами женщина. — Всякое болтают. Видели его будто и раньше, он ходил к жене Замфиройю, а ее муж подкупил каких-то бродяг, чтоб они, значит, его убили, а ее, мол, убьет он сам. А кто говорит, его убили цыгане, чтобы очистить ему карманы и забрать ручные часы, вроде бы они у него были дорогие, золотые… Потому что, слышишь, стянули с него и сапоги. Сапоги-то у него были хорошие, из воловьей кожи, новые…