У ворот Северина - [80]

— Развернуть работу в казарме — дело нелегкое, — попытался уйти от ответа Динку. — Условия определяют многое…

— И все-таки условия должны быть подчинены цели, — настаивал Михай. — Иначе мы останемся рабами условий, ничего не добьемся и никогда не пристанем к берегу. Вы не согласны? Люди нуждаются в организации, кто-то должен указать им правильный путь, о котором вы только что говорили. Я встречался со многими, когда пробирался на родину; все кипит, мы живем на вулкане, и лава может хлынуть в любую минуту, горячая, раскаленная лава… Так больше невозможно, понимаете? Невозможно!

Он замолчал и стал помешивать ложкой остывший перловый суп. Отломил кусочек хлеба и задумчиво принялся за еду.

— Я подумаю обо всем этом. — Динку поднялся: ему пора было уходить. — А пока я хотел бы, чтобы ты приготовил мне байку со взрывчаткой.

— Хорошо, — ответил Михай и тоже встал. — Тем более, — добавил он с улыбкой, — что учения не состоятся, если не будет подготовлен… «артиллерийский обстрел».

Капрал улыбнулся, пожал ему руку и пошел к двери.

— Да, чуть не забыл! — оглянулся он с порога. — Что тебе нужно, какие материалы?

— Ну, железная коробка, будильник, четверть килограмма тротила, бикфордов шнур, немного проволоки, это пока все… Может, и еще что-то, там посмотрим. Когда все должно быть готово?

— Ровно через два дня.

— Если завтра я получу то, что просил, все будет готово вовремя. Разве учения могут пройти без этого сценического эффекта?

Капрал снова засмеялся, потом напомнил ему, что он не должен пропустить передачу радиостанции «Свободная Румыния», коснулся двумя пальцами пилотки и вышел, осторожно прикрыв дверь, чтобы не услышал часовой, который расхаживал около склада.

22

К вечеру Санду проснулся и спрыгнул с кровати. Он проспал два часа в жаркой, душной комнате и теперь чувствовал себя разбитым. Сняв рубашку, бросил ее на стул и вышел во двор. Уже ощущалась вечерняя прохлада. Солнце село за крыши домов, и в синеватых сумерках горела только рыже-красная полоса вдоль горизонта. Он взял из шкафа жестяную кружку и пошел к бочке с дождевой водой. Зачерпнул тепловатой воды и стал умываться. Вытерся полотенцем и хотел было войти в дом, но остановился и прислушался. В соседнем дворе, у Георгиу, звучала музыка. Дана играла на пианино, и через открытые окна плыла мелодия Шумана. Санду приблизился к забору, приподнялся на цыпочки и несколько минут смотрел на окна, где за шелковой занавеской слабо вырисовывался силуэт девушки, потом пошел в свой дом. Повесил полотенце, снял с плиты кастрюльку, в которой осталось от обеда немного зеленой фасоли, поставил ее на стол, на деревянную подставку, нашел в шкафу ломоть черствого хлеба и начал есть. Было не очень вкусно, поварского опыта у него не хватало, но что оставалось делать? Иногда ему помогала Дана, а иногда ее мать тайком от соседей приносила тарелку борща. Но чаще Санду готовил сам, вечером после работы, предварительно зайдя на рынок.

Сумерки сгущались. В комнатке, которую незадолго до своей смерти его мать переделала в кухню, было жарко и пахло едой. На потолке и стенах чернело множество мух, одни замерли в ленивой неподвижности, другие суетливо метались, и это действовало ему на нервы. Санду попытался их выгнать, энергично помахав полотенцем, но безуспешно. Окно он оставил открытым, чтобы проникал вечерний воздух. С улицы доносился замирающий шум города, который готовился ко сну. Прибрав на кухне, Санду посмотрел на часы с почти стершимся циферблатом и подумал, что до встречи с Пиусом остается час. Пиус кончал работу в четыре, потом собирался пойти в спортзал позаниматься боксом, затем — домой, поесть, а ровно на половину девятого вечера у них была назначена встреча. «Интересно, принесет ли Валериу взрывчатку? — одеваясь, гадал Санду. — Он сказал, что план операции хороший, все зависит от того, как мы его выполним…»

От этих мыслей юноша пришел в легкое возбуждение, сердце его сжалось, потом забилось сильными толчками. Ему и раньше не раз приходилось испытывать довольно сильное душевное волнение, однажды он участвовал в тайной операции на немецком судне «Кеплер», но это было давно, и он об этом почти забыл.

Сейчас Санду испытывал особое чувство, вероятно потому, что впервые шел на дело, связанное с большим риском. «Главное, не распускаться, — сказал он себе. — Если будем действовать спокойно, осторожно, не суетясь, все будет в порядке».

Он выложил из карманов брюк документы и все лишнее. С собой взял только перочинный нож. Поискал и нашел в одном из ящиков немецкий электрический фонарик, который купил ему отец. Фонарик работал не на батарейке, а от непрерывного нажатия рычажка. Работал прекрасно; фонарик шутливо называли «труд и свет», потому что его все время нужно было сжимать и разжимать, единственным же недостатком его было то, что он, как кофемолка, достаточно сильно шумел.

Санду ничто больше не задерживало; он запер дверь кухни и входную дверь, а ключи спрятал за цветочным горшком, который стоял у крыльца, и вышел на улицу, совершенно пустынную. Уже стемнело. Дома с опущенными шторами слились с окружающей темнотой, утонули в ней. Санду прошел мимо калитки учителя, но, услышав звуки пианино, повернул обратно и осторожно, стараясь остаться незамеченным, вошел в соседний двор.