У ворот Северина - [72]

— Какой шум, болван, какой шум? — гаркнул комиссар полиции и снова поднялся во весь свой внушительный рост. — Разве полиция должна шуметь, когда кого-то преследует? Разве мы имеем право рассуждать, мог ли он появиться в городе, велик ли мир? Как ты можешь нести такую чушь?! Мы должны выполнить свой долг, проверить, расследовать, принять меры, понятно? Хочешь, чтобы немецкий комендант посчитал нас абсолютно беспомощными? Ты хорошо знаешь, он интересуется этим делом…

— Знаю, господин начальник…

— Ну так что же ты? Он мне звонил несколько минут назад насчет ляпа, который ты допустил, и заодно поинтересовался, как идет расследование, касающееся Михая Георгиу. Что я мог ему сказать? Ничего! Потому что ничего нет у тебя в голове, там пусто. Понял?

— Понял, господин начальник, — кивнул Ангелеску и решился наконец вытереть лоб, пот заливал ему глаза и мешал смотреть на Албойю. «Шеф сегодня не в духе, — размышлял он, — плохо приходится подчиненному, когда не везет начальству. То ли он проиграл вчера в покер, то ли жена аптекаря завела себе нового любовника».

— А раз понял, действуй! Возьми в прокуратуре ордер на обыск и в ближайшие два часа обыщи, весь их дом, все переверни вверх дном. Может, найдешь хоть какой-нибудь след…

— Ясно, господин начальник. Разрешите идти?

— Давай поворачивайся, черт бы тебя побрал! Потом напишешь мне рапорт о результатах обыска, и мы его направим к немецкому коменданту. Повторяю: подполковник Клаузинг лично интересуется этим делом!

20

Влад Георгиу сидел за столом, в тени вьющейся виноградной лозы, и читал газету. Он был очень озабочен ходом событий на фронте. Интересовали его и дипломатические переговоры, и новости театральной жизни, и сообщения о преступлениях, катастрофах — словом, все, что можно почерпнуть из газеты, даже если она поступает в городской киоск с опозданием на несколько дней. Рядом в шезлонге, штопая чулки, сидела его жена Ана. Их племянник Костел копал около ножек стола маленькие траншеи, наполнял их водой и накрывал осколками стекла, которые подобрал на улице у разрушенных домов. В комнате, выходящей окнами на улицу, играла на пианино Дана.

— Подорожали ткани, — заметил Влад, листая газету.

— Об этом написано в газете? — удивилась Ана.

— Да, в виде рекламы на эти товары… Такая реклама только отпугивает покупателей!

— Жизнь дорожает с каждым днем, — вздохнула Ана, торопливо работая иголкой. — Знаешь, сколько стоит килограмм свинины? Почти триста лей. А о подсолнечном масле мы и не мечтаем! Его и по карточкам нет. Сейчас уже август, а мы не получили масла даже за апрель!

— Я слышал, его выдают в отделе рабочего снабжения общественных организаций, — сказал учитель, поднимая глаза от газеты. — Говорят, они сегодня получили целую бочку.

— Надо попросить Санду, чтобы он нам достал хоть литр, — решила Ана, и эта спасительная мысль осветила ее лицо. — Завтра утром отдам ему наши карточки… И жир невозможно достать… На чем готовить?

Дана услышала этот разговор и поняла, что отец читает газету (достать газету в городе было очень трудно); она закрыла пианино, спустилась во двор и, взяв скамеечку, села около матери.

— Смотрите, наш город попал в список наиболее пострадавших от бомбежек! — неожиданно воскликнул Влад и, поправив очки, склонился над газетой. — Кроме Турну-Северина здесь названы Плоешти, Брашов, Яссы, Крайова. Стоит подпись самого Антонеску.

— Он может подписать сколько угодно сообщений, — вступила в разговор Дана и, движением головы отбросив волосы назад, взяла из подола матери носок, иголку с ниткой и тоже стала штопать. — Это никоим образом не облегчит человеческие страдания!

Влад вздрогнул, как от удара током, отложил в сторону газету и долго, пытливо смотрел на дочь. Она опять не соображает, что говорит! Высказывается на политические темы, когда он тысячу раз ее предупреждал, чтобы она и думать об этом забыла!

— Ты что там болтаешь, дочка! — упрекнул он ее. — Хочешь попасть в новую историю?

— Болтаю? — удивилась Дана. — Вовсе нет. Я хочу сказать, что не было бы у нас таких бедствий в перечисленных городах, если бы у власти не стояли нынешние правители!

— Трагедии, которые ты имеешь в виду, произошли не по вине правителей, а в результате бомбежек…

— Если бы они вели другую политику, не было бы и этих бомбежек, в этом суть! — стараясь выразиться яснее, уверенно заявила Дана.

Влад не знал, что и думать, он был страшно встревожен, даже напуган. «Что с ней? Какие глупости вбила она себе в голову? И ее ведь не переубедишь… Неизвестно, что еще она может выкинуть, и вряд ли я смогу ее спасти, как спас тогда, после спора с учительницей немецкого».

— Зря ты на меня сердишься, папа, — продолжала Дана, не поднимая головы и делая вид, что занята только штопкой. — Посуди сам: политика нынешнего режима привела страну к войне, а война повлекла за собой бомбежки. Разве это не логично? Мы что, дураки, чтобы поверить, будто народ хотел войны? Будем серьезны… Никто не взял винтовку в руки и не сказал: «Гей, ребята, гей, жизни не жалей! Умрем за короля, за родину, друзья!» Так поется только по радио.

— Хватит! — внезапно гаркнул Влад и вскочил. — Ты что, рехнулась? — Он посмотрел вокруг, чтобы убедиться, что никто из соседей не слышит эти крамольные речи. — Хочешь попасть под трибунал? Кто тебя научил так разговаривать? Ты слышишь, Ана? Слышишь, что она несет? Подумай только, что у нее в голове! Какой чудовищный вздор она мелет!..