У ворот Северина - [48]

— Я ведь знаю, ты от меня ничего не скрываешь, ты сам говорил…

— Разумеется, но я хочу понять, что именно тебя интересует…

— Что именно? Я ведь сказала тебе довольно ясно: что ты думаешь обо всем, что происходит в стране?..

— А что, собственно, происходит в стране? — сделал он вид, что не понял вопроса.

Он был ошеломлен тем, что она говорила. В ее семье, насколько он знал, настороженно относились ко всему, что связано с политикой. В этом смысле Влад Георгиу был известен как человек подчеркнуто нейтральный, который выслушивает все, что говорят, но избегает каких бы то ни было политических дискуссий, не выступает ни за, ни против правительства, кто бы у власти ни находился. Но каждое утро он покупал в киоске газеты и журналы разных политических партий. «Прочитаю все, — говорил он себе. — В куче лжи найду и крупицу правды!» Влад Георгиу и своим детям не разрешал лезть в дело, которое, как он считал, их не касается. И теперь вдруг совершенно неожиданно Дана заговорила о политике.

— Ну что же ты молчишь? — настаивала она, подталкивая его локтем, как бы желая вывести из сонного состояния. — Почему ничего не отвечаешь?

— Я же просил тебя высказаться яснее, — упорствовал он, думая при этом, не попытаться ли привлечь ее в молодежную организацию. «Вот было бы здорово! — загорелся он. — Было бы просто чудесно, надо только понять, куда она клонит своими вопросами…»

Санду одно время посещал заседания местной молодежной организации, потом, после нескольких обысков у них в доме, ему рекомендовали не участвовать в заседаниях, а получать задания непосредственно от Ромикэ-брксера. В Констанце Санду пробыл два месяца и теперь, возвратившись, собирался наладить связь с Валериу, секретарем молодежной организации.

И он тянул время, обдумывал, как лучше начать разговор о вступлении Даны в ячейку, а девушка думала, как привлечь его в организацию коммунистической молодежи, в которой состоит сама. Санду, несомненно, достоин бороться плечом к плечу с другими молодыми революционерами. И Валериу одобрит ее выбор. Она больше не раздумывала и объяснила Санду, что имела в виду, когда задала ему столь неожиданный вопрос. В стране голод, нищета, цены стремительно растут, купить ничего нельзя. Все это прекрасно знал и он сам. Люди ходили в одежде из искусственного волокна и в туфлях на веревочной или деревянной подошве… Уже несколько лет их город, как, впрочем, и все другие, был погружен во мрак светомаскировки и просто во мрак: электрические провода порваны — следствие бесчисленных бомбежек, не работают заводы, кинотеатры, радиосеть. Водопровод поврежден… Огромные очереди выстраиваются с ночи у пекарен и продуктовых лавок, по ночам раздаются короткие злые куплеты:

Дай нам хлеба, Антонеску!

Хлеба дай, король Михай!

А они в ответ: «Замазку

С кукурузой получай».

И правда, хлеб черный, клейкий, из кукурузных отрубей, смешанных с соломой. Килограмм свинины стоит двести пятьдесят лей, буханка хлеба — двадцать лей, а чтобы сшить костюм, нужно истратить одиннадцать тысяч лей, то есть двухмесячный заработок рабочего. Масло выдают по карточкам, керосин для ламп тоже… Производятся бесчисленные сборы для фронта, и, кроме денег, граждане обязаны отдавать одежду, новую или старую, приходится подписываться на государственный заем, нести многие другие расходы…

— Так что ты думаешь, Санду? — спросила, немного помолчав, Дана. — Я это имела в виду, когда задала тебе вопрос. Что ты думаешь о том, что сейчас происходит в стране? Теперь понимаешь?

— Понимаю.

— Ну и что же?..

— Что именно?

— Сколько можно брести вслепую в этих потемках, сколько можно все это терпеть? Беды, несчастья, лишения множатся с каждым днем. Сколько жертв, сколько смертей — на фронте и в тылу от бомб, от голода, от нищеты! Люди умирают — во имя чего? Чем можно это объяснить или оправдать? Я ищу ответа, пойми меня, и не могу получить его ни от отца, ты знаешь, какой он, ни от мамы, поэтому спрашиваю тебя: что мне делать?

— Что сказать тебе, Дана? — пожал он плечами и неопределенно махнул рукой. — Это слишком сложные проблемы, чтобы мы могли их решить. Не веришь? Они превышают наши возможности, кто-то сказал очень правильно: мы всего лишь капли в большом океане жизни. Так что сама подумай. И знаешь, с тех пор, как моего отца арестовали, я научился молчать. Так оно лучше…

— Несомненно, но молчать — это не значит не размышлять о жизни, не иметь своего мнения…

— Я тебе сказал, есть вещи слишком сложные…

Нет, он не хотел выдавать свои мысли, свои политические убеждения… У него был свой взгляд на вещи, такой же, как у других молодых коммунистов. «Конечно, Дана — умная, с широкой и доброй душой, она близка мне, она никогда не могла бы меня предать. И все-таки… лучше быть осторожным». Естественно, ее взгляды очень его радовали, приносили определенное удовлетворение, но он не мог понять, кому обязана Дана новым отношением к жизни. О влиянии родителей не могло быть и речи. Тогда кому же?

— Ты говоришь, есть проблемы слишком сложные, чтобы мы могли их решить, — продолжала Дана. — Так?

— Несомненно…

— Ты не прав! — возразила она ему с твердостью и, обняв руками колени, откинулась на спинку скамьи, легонько раскачиваясь. — Главное — понимать их. Тогда и путь к их разрешению становится гораздо проще…