У ворот Северина - [111]

— Да нет, минут тридцать.

— А где ты был?

— В 95-м пехотном полку…

— В полку? Господи, как ты туда попал?!

И Михай рассказал, как благодаря дружескому участию одного капрала он столько дней скрывался в маленькой комнатке — кладовке оружейного склада. Но там он не чувствовал себя в изоляции: читал газеты, слушал радио, был в курсе всего, что происходит в мире. Вот только о близких ему ничего не было известно…

— А ты знаешь, что у нас был обыск? Нам пришлось нелегко. Продуктов нет, воду носим издалека, мы ее берем из колонки возле гимназии «Траян». Налеты, бомбежки и страх, вечный страх за завтрашний день… Понимаешь? Так все это надоело!.. Гимназию перевели в село Шишешти, и мне приходится ходить туда пешком два раза в неделю, а ведь это не так близко. Принимаю экзамены у заочников… Всю жизнь нам перевернула эта война! Такое страшное бедствие…

— Ты только сейчас это понял?

— Нет, почему же, я понимал это и раньше, но вслух сказать не мог. И потом, сам знаешь, люди разные, поневоле приходится быть осторожным. Я потому и рассердился так на Дану, когда она принялась критиковать режим, правительство, порядки… От нас ведь ничего не зависело!.. Погибнуть же было легко и просто. На всех заборах плакат: «Болтуна ждет тюрьма».

— Говорят, Антонеску арестован. Ты ничего не слышал?

— Судья мне говорил, ходят такие слухи. Но официально об этом не сообщалось.

Влад Георгиу замолчал и глубоко задумался. Как изменился Михай, просто не узнать! Возмужал, стал сдержанным, более твердым. Впрочем, учителю в глубине души и раньше нравилась настойчивость и целеустремленность сына, нравилась смелость, с которой он отстаивал свои убеждения. Вот ведь не растерялся, не впал в отчаяние, когда отец потребовал, чтобы он ушел и искал себе убежища в другом месте. Он уже тогда пережил больше, чем все они, видел дальше, чем они, у него было обостренное чувство ответственности.

— Знаешь, отец, — заговорил снова Михай, — когда я думаю о том, как много нам пришлось пережить, то вижу, что просто обязан участвовать в борьбе до победного конца…

— Не думай ты больше о прошлом! — досадливо махнул рукой отец. — Думай о том, чем бы тебе хотелось заняться, о том, как построить свою жизнь.

— Но именно ради будущего, ради счастливой жизни я не могу отмахнуться от прошлого, не могу не довести до конца борьбу с теми, кто пытался лишить нас этого будущего, калечил наши жизни, наживался на горе и смерти людей: Не могу! — Михай почти кричал. — Я должен с ними рассчитаться!

— Рассчитаться? — удивленно поднял брови отец. — Как, каким образом?!

— Вероятно, путь один, по крайней мере для меня, — записаться добровольцем в армию.

— Что за вздор ты болтаешь!.. — нахмурился и помрачнел Георгиу. — Вместо того чтобы радоваться, что все благополучно закончилось, что тебе уже не грозит смертельная опасность, ты собираешься начать все сначала и подставить голову под новые удары судьбы! Мало ты мучился? Хватит, теперь пусть другие нас защищают. Это было бы справедливо. А тебе надо позаботиться о своем будущем, о том, чтобы создать себе положение. Осенью ты мог бы поступить в университет…

— До осени еще столько предстоит сделать! — задумчиво сказал Михай. — Все должно успокоиться, прийти в норму, но сразу так не получится. И знаешь почему? Думаешь, немцы так просто уйдут? Мол, спасибо за гостеприимство, разрешите откланяться? Вот увидишь, они еще попытаются взять реванш.

— Давай пока оставим этот разговор. Ты устал, тебе надо поесть, отдохнуть, отоспаться. Ана, накрывай на стол! — крикнул он жене, которая ушла в соседнюю комнату, чтобы постелить постель Михаю. — Смотри-ка, уже первый час ночи!..

Через четверть часа все сели за ужин. Не было только Даны, она еще не вернулась из города.

Дана пришла около двух часов ночи. Бледная, усталая, с ввалившимися глазами и растрепанными волосами. Трехцветная повязка, в руке пистолет… Она привела с собой истощенного, измученного мальчика лет пятнадцати, одетого в лохмотья. Лицо его было в кровоподтеках, правый глаз заплыл, губы разбиты. Он еле держался на ногах. Мать заахала:

— Доченька, что случилось?! Где ты пропадала? Что это у тебя? Какой ужас! Брось сейчас же! Слышишь? Брось!

— Не пугайся. Я умею обращаться с пистолетом. Он не стреляет сам!..

— Где ты взяла эту мерзость?

— Сейчас я вам все объясню… Заходи, Максим, не стесняйся, — повернулась она к мальчику. — Входи в комнату.

Мальчик робко вошел, с опаской ступая по ковру грязными босыми ногами.

— Это еще кто такой? — проворчала Ана. — Где ты его подобрала?

— Это Максим, он работает в булочной братьев Графф. А жить будет у нас.

— То есть как у нас?! — Ана грозно скрестила руки на груди. — Что все это значит?

— Что значит? Многое, — решительно отрезала Дана и сделала знак Максиму, чтобы он сел. — Мы с Максимом состоим в молодежной организации, она называется Союз коммунистической молодежи. Он был арестован за распространение антифашистских листовок. Его били, пытали… Ты что, не видишь, в каком он состоянии? Его выпустили час назад.

— Как ты сказала? Союз? Какой еще союз?! Влад, иди сюда скорей! О господи!

В дверях появились Влад Георгиу и Михай. Учитель был в пижаме, он уже лег, но ему не спалось и он читал, а потому так и вошел в комнату с книгой в руках. Михая тревожный голос матери застал в тот момент, когда он только что намылил щеки, собираясь бриться.