У самых брянских лесов - [8]
Сосны и ели в два-три обхвата, на макушку глянешь — шапка валится.
— Мачтовый, настоящий корабельный, — закинув голову, сообщает Большун.
Но грибов тут и в помине нету. Все ягодником заросло: черникой, голубикой, черномалинником и костяникой. И мы, словно тетеревиный выводок в клюквенном болоте, рассыпаемся по ягоднику на кормежку. Неугомонная Фекла и здесь покоя не дает:
— Васютка, глянь, какие! Глазастые, а смашные — язык проглотишь!
— Дуреха! Да это ж волчьи ягоды, отрава! Скорее водой отпивайся, авось пройдет!
… Скоро мы зашагали в глубь леса. Появились бугры и подернутые мхом лощины. Меняется и лес — красуются дубки, белая береза и липа.
И грибов тут — по десятку, по два в семейках, прямо на виду. Тащиться в этакую даль через болото немного находится охотников.
Фекла, широко раскинув руки, мечется от семейки к семейке белых грибов-боровиков, выкрикивая:
— Чур, мои! Чур, мои!
— Все твои, — смеется над ней Большун. — Снимай-ка платьишко, а то плетушка твоя внакат будет…
Но Фекла вовсе не жадюга. Азарт ее захватывает. Заметит издали белый гриб и летит к нему. А по пути пяток ногами стопчет.
Нет, так грибы отыскивать не годится. Иное дело — бредешь медленно-премедленно, зорко проглядываешь каждую пядь. И вдруг под желтым листом либо под хвоей, а то и под зеленой травой замечаешь коричневое или нежно-желтое пятнышко. И застываешь на месте. Душа в пятки уходит. Гриб! Белый…
Грибникам, как и охотникам, положен привал.
Распластались мы под кудрявой березкой на поляне, и враз охватила всех дремота сладкая-пресладкая. И неизвестно, когда бы сумели мы проснуться, если бы не вожак. Он-то за все в ответе.
— Вот так вздремнули! — всполошился Большун. — Живо, ребята, вставайте! Вот-вот ночка спустится.
Ночь не заставила себя долго ждать. В лесу она внезапно наваливается. Обратно к хатке шагаем, минуя болото. Хоть и доведется топать, как говорится, семь верст до небес и все лесом, да делать нечего. По лицу хлещут невидимые ветки. Натыкаемся на кочки, на валежник. Не хочется ни шутить, ни говорить. Всяк сам собою занят, — как бы скорее дотянуться до хатки.
Только изредка подает голос Большун:
— Держитесь, ребята, поплотнее, цепляйтесь друг за друга.
Теперь он сам впереди идет, никому не доверяя. И как-то минует и вывороченные с корнем деревья, и топкие болотца, и густые заросли. Да на ходу еще приговаривает:
— Фекла, жива ль ты? Медведь не сцапал? Эх, звездочка, звездочка, проснись, покажись! Никак пути-дорожки не видать. А! Показала медведица свой хвост…
И вдруг ночную тишину нарушило жуткое завывание волка. И вслед за первым на разные голоса со всех сторон начали отзываться второй, третий, пятый… У-у-у! Душу мотает, мороз по спине полез. А Фекла шепчет:
— Ох, родимые мои! Последний конец настал. Вчистую всех прикончат.
А тут еще над нашими головами раздается дикий вскрик:
«Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Ух, ух, ух!»
И перекатным эхом понеслось по лесу:
«Ха! Хо! Ух! Ха! Хо! Ух!»
И снова наступает тишина — зловещая, таинственная.
Васька поднимает Феклу и говорит:
— Ну что ты, аль сову не слыхала?
— Братцы мои родненькие, да ничегошеньки я не вижу. Куриная слепота одолела, — всхлипывает Фекла.
— Ладно, давай карабкайся на загорбок, — говорит Большун.
И все семь верст до самой будки путевого обходчика тащит Феклу на собственных плечах.
Чем же притягивает, чем же манит к себе лес? Вот так наплутаешься за день, ног не чуешь. И даешь себе зарок: «Ни за что больше вдаль не потяну». Даешь, а сам думаешь: «Ну как же не изведать еще невиданные места? Как усидеть дома?»
И приплетешься из леса домой — отчего-то все по-иному выглядит: веселым, приветливым, будто подновили тебя самого.
Кажется, и дело-то пустяковое — грибы собирать, а так они взбудоражат — всю ночь потом перед глазами маячат. Никак от них не отделаться. Да и как сказать — не только ради удовольствия ходили мы в лес. Была в том и нужда немалая.
А что нам давали грибы — расскажем в следующей главе.
Ярмарка
Вот вам, ребятухи, и грибы-боровики. А чтобы до дела их довести, большая маята предстоит и маме, и старшей сестренке Мане. Долго они возятся возле печи — надо докрасна ее накалить, начисто под вымести. Три-четыре раза мама в лохани помело смачивает и все возит им в печи. И лишь после этого на голые кирпичи загружают полную печь грибами. Да еще и второй ярус на железных листах сооружают. А печь артельная — семь кузовков вмещает.
Находилась работа и для нас, детворы: очистить грибы от мусора, протереть тряпочкой, чтобы ни одной песчинки не осталось. Надоедливая работа, но что поделаешь — надо.
Вечером, как только остынет печь, надо разгрузить ее, сухие грибы нанизать на суровую нитку, а те, что с сыринкой, отправить на печку досушиваться.
Ну, а самые мелкие, по пуговочке, боровички мама томит в уксусном взваре. И до того они вкусны, эти маленькие, — и сытны, и душисты, и ароматны — язык проглотишь.
— В меру, в меру, ребята, наваливайтесь, — предупреждает мама. — Это не картошка. Горя потом с вами хватишь.
Но, помнится, горя от таких лакомых грибков вовсе не бывало. А знай только облизывайся да водичку взахлест попивай.
