У самых брянских лесов - [7]

Забредешь в дебри непролазные. Дико и угрюмо вокруг. Могучие сосны, ели и белая береза в поднебесье перешептываются неведомо о чем. Задерешь голову ввысь и невольно думаешь: какой же ты маленький, какой беспомощный! И в душу закрадывается что-то жутковатое…

Где-то здесь, в лесах, таятся и лоскутки от древней речушки Брыни. Брынь-брынь, а купчик брякнул мошной и сказал: «Быть тут городу Брянску!» И на холмистом берегу реки Десны вырос город. Так повествуют деды-старожилы.

Но еще издревле ступала здесь нога человека. О чем бабушка Сыроежка так говаривала:

— Утеклецы те люди были. От царских служек в непроходимые леса забивались. Брянскими разбойниками их прозывали. Но простому люду зла не чинили. А купчиков да господ каких — начисто обирали. А то и вовсе сничтожали. Следы их стойбищ — неглубокие ямы от незатейливых жилищ-балаганов да колодец, в котором все давно сгнило, перегнило и мхом заросло, можно и теперь отыскать. В память о них эти места и по сей день зовутся Большим и Малым становищем брянских разбойников…

И кажется, те древние люди неслышно притаились за деревьями, бородатые, с взлохмаченными головами, с дубинками в руках, и вот-вот выступят…

Часа через три-четыре наша ватага, истомленная душным бором, стягивается к болоту Ловча, к кадучку.

— Что ты скажешь? — разглядывая свои штаны, сокрушается Ваня. — От штанов одни лоскутки остались.

— А у меня лапти разъехались, — подает голос Пашка, — онучи вместо лаптей надо прилаживать…

Я же и вовсе без лаптей остался. И хвалюсь:

— А мне так еще легче! — и пританцовываю на одной ножке.

Спокоен только Васька. Он раскинулся навзничь на зеленой траве и, почмыхивая носом, наблюдает за коршуном в небесах. Вроде бы вместе с ним парит в поднебесье. Мечтатель…

У кадучка был лишь короткий привал — маленько перекусить да испить горьковатой, отдающей болотом водицы. И снова в путь.

— А грибки-то мы проспали, ребята, — неожиданно говорит наш вожак. — Навалился из деревенек народ спозаранку — оставили нам одни корешки. Не двинуть ли нам за болото? Там-то мы кузовки враз наполним…

2

Но что за болото — Ловча? Нами, меньшими, оно не изведано. Большун нам объясняет:

— Такое это болото — и за летний день не обогнуть. Топь тож непролазная и змеи кишмя кишат…

А мы на все согласны.

— Пошли, ребята! — подает голос Пашка. — Раз наметили — кровь из носа, а грибков надобно набрать…

— Я перед держать буду, — хорохорится Фекла.

— Ну, раз так, — говорит Большун, — ломайте хоть вот эту березку и цепляйтесь за нее. Будем двигать в один след, как волки, полным выводком.

И полезли в болото. Впереди Фекла, за ней — Васька, Пашка, я и последним — Большун. Он командует Фекле:

— Вправо, влево, прямо держись!

Поначалу болото казалось вовсе не страшным. Но чем дальше от берега, тем труднее путь. Бредешь по пояс в рыжей жиже, болото как живое, так и ходит ходуном: то провалишься в пучину, то дохнет трясина и выкинет тебя наверх. Остановись на минуту — засосет на месте.

Ловчее всех Фекла. Она, как коза в капустнике, прыгает с кочки на кочку без промаха. И посмеивается:

— Ну, ну, ребята! Давай по моим следам!

А у Васьки что ни прыжок, то неудача: попадает между кочек.

— Вот будь неладна! Прорва и есть прорва…

Никудышные дела у меня. Босиком так и прохватываю верхний болотный наст. На каждом шагу ныряю чуть ли не по самую шейку. Хорошо еще, что за мной бредет Большун. Он то и дело выхватывает меня наверх.

Так и бредем, плывем. Припекает ласковое, приветливое солнышко, подувает свежий ветерок, колышет чахлые кусты да желтую траву-осоку. В стороне справа проглядываются просторные заманчивые луговины с белыми цветами. Но это обман. Трясина там и топь бездонная, цветы бездушные. Ступи только — каюк!

Зато раздолье здесь уткам разных пород. Не счесть и дупелей, бекасов. А коростели-драчи без отдыха надрываются:

— Драть, драть, отдирать…

Беспрестанно курлыкают журавли:

— Кут-тырло, кут-тырло, кут-тырло!

Но вот Фекла вдруг замерла на месте и таинственно шепчет:

— Братцы мои миленькие, слушайте, слушайте! Возня какая-то в болоте! Не черти ли чертыхаются?

Вся наша ватага тоже застыла, не замечая, как болото делает свое дело — засасывает. И слышим: впереди, в кустах, барахтанье, охи, вскрехи и фырканье.

Фекла вскрикнула и упала промеж кочек, затаилась.

— Ребята, лоси двигают! Ату, алю! Аля-ля!

И вслед за ним покатилось:

— Держи, лови! Гой, гой!

Лоси бросились в сторону. Затрещали кусты, захлюпала, зачавкала болотная грязь. И постепенно все затихло.

Поднялась и Фекла — вся рыжая, блестят лишь глаза да белые зубы. Трясется, еле лопочет:

— Ой, братцы мои, наваждение! Навовсе чуть болото не затянуло. Где я?

— Да тут ты, на кочке стоишь. Храбрая какая!

— И, родимые мои, крепко я чертей боюсь! Глянула — а там рогастый!

— Да от тебя и черти сбочь свернут, — говорит Ваня, — красива не в меру и лихости хоть отбавляй.

И снова бредем, плывем. Под ногами все хлюпает и волнами ходит, как на пружинах…

3

Вот какие брянские леса! Казалось, болоту и конца не будет. А вот уже раскинулось перед нами широкое поле. На холмистых перекатах белеют пески. Вокруг поля темнеет мощный бор. И чудится в нем что-то сказочное — простор и величие. Он-то нам и нужен…