У пределов мрака - [118]

Ватерлиния нашего суденышка постепенно опускалась по мере того, как наши сети раз за разом вываливали в лодку извлеченный из морских глубин скользкий урожай. Агония бьющихся на палубе камбал сопровождалась звучными шлепками; можно было подумать, что они прекрасно представляют, что присутствуют на последнем в их жизни спектакле, которому исступленно аплодируют. Пикша наполняла воздухом свое целлулоидное брюхо и ее рот колечком выглядел очень забавно; морские языки, упрямые и загадочные, незаметно подбирались к бортам, к которым и прилипали, приняв окраску древесины; потом их приходилось отдирать от бортов, как липкий пластырь.

Северное море казалось молочным, по нему катились небольшие опаловые волны, теснившиеся, словно сражаясь друг с другом за место под солнцем.

Угольщики из Халла и Гуля спешили наперегонки, почти касаясь друг друга бортами вопреки всем морским законам и обычаям, с пыхтеньем выбрасывая клубы дыма.

Поднимаем трал! — скомандовал Кобюс.

Мышцы рыбаков едва не лопались от напряжения. Тросы, натянутые сильнее, чем струны арфы, вибрировали при малейшем прикосновении со звоном музыкальных кристаллов.

Чудовищная тяжесть! — выдохнул сквозь зубы один из рыбаков. — Если в сетях столько камбалы, можно считать, что мы заработали не только на хлеб.

Неожиданно Кобюс выругался.

Он заметил в сетях яростно бьющееся упругое скользкое тело.

Господи, ведь это же морская свинья! Она порвет наши сети!

— Отпустим трал! Может быть, дельфин сам выберется из сетей, не сильно их повредив!

Я вмешался и остановил рыбаков.

Постарайтесь вытянуть его на палубу, Кобюс! Обещаю можжевеловку каждому, кто сколько сможет выпить! А если сети будут порваны, я заплачу за них!

Ну, взялись, парни! — скомандовал Кобюс, явно старавшийся угодить мне.

Животное с глухим стуком упало на палубу, заваленную трепещущей серебристо-бурой массой упитанных жирных рыбин. Юнга подтащил добычу к моей скамье. Большое животное с маслянистой кожей лежало неподвижно, вероятно осознав бессмысленность сопротивления. Только его хвост продолжал судорожно дергаться и хлестать нас по ногам.

Животное показалось мне торпедой в оболочке из черной блестящей кожи. Я пнул его ногой, почувствовав упругое плотное тело. Животное жалобно пискнуло, словно полуза- душенный воробей, вызвав смех рыбаков.

— Кобюс, — обратился я к старшему, — подай-ка мне твой нож.

В любую свободную минуту Кобюс принимался точить и направлять свой нож, используя натянутый канат, раковину мидии или подошву собственного сапога. В результате его нож всегда был острым, словно пронзительный крик.

— Дай нож, — повторил я.

Я подержал нож над влажной кожей животного, потом резким движением воткнул в него лезвие. Животное дернулось, но сразу же снова замерло. Из зияющего разреза на коже появилась кровь, густая и тяжелая, словно машинное масло.

— Вот тебе! — пробормотал я, словно охваченный злобой, и ударил снова. На этот раз нож рассек плоть до позвоночника.

Животное дернулось, его хвост полоснул по воздуху, словно плеть, и моя одежда покрылась брызгами крови.

— Вот тебе еще, еще! — хрипел я, рассекая трепещущее тело на большие розовые куски.

— Вот видите, мсье Жак, с каждым днем вы становитесь все больше и больше похожи на нас! — сказал Кобюс со своим обычным добродушным смешком.

Мне все же показалось, что его смех прозвучал фальшиво, да и на лицах остальных рыбаков я заметил весьма сдержанные улыбки.

Очевидно, моя жестокость показалась им странной и бессмысленной. Какое удовольствие мог получить городской господин в белом фланелевом костюме, пачкаясь в крови обычной морской свиньи? Тем более что убить ее можно было всего одним ударом.

Но красное схидамское вино из голубоватых глиняных кувшинов оказалось прохладным и приятным на вкус, и все быстро забыли кровавый конец безмозглого дельфина, из-за своей глупости попавшего в сети.

Ко мне пришел слегка озабоченный Кобюс с вопросом: не нашел ли я его нож, к которому он так привык.

— Такой прекрасный клинок, мсье Жак, вы ведь сами смогли убедиться в этом.

— Я не видел его, но вот тебе флорин, чтобы купить другой нож.

Он ушел, несколько успокоившийся, но было ясно, что он предпочел бы заполучить свой старый нож.

Потребовалось пять или шесть стаканчиков горькой настойки, три чашки кофе и хороший бокал старого схидамского, чтобы успокоить Кеетье, принесшую нам кровавую новость, взбудоражившую соседний городок.

Марта, хозяйка «Лукавого китайца», была убита этой ночью.

Убийство было совершено с непонятной жестокостью; по словам одного горожанина, ее зарезали, словно свинью, перерезали горло, вспороли живот и выкололи глаза.

— Что удалось выяснить про убийцу? — спросил я. — Известно, кто он? Есть какие-нибудь улики?

Говорили, что убийцей был, скорее всего, прежний любовник Марты, португальский матрос, которого на днях видели в городе.

— Конечно, виновником такого ужаса мог быть только иностранец, — заявила Кеетье.

Уныние охватило рыбаков.

Таверна «У лукавого китайца» была настоящей спокойной пристанью после тяжелых часов, проведенных в качающейся на волнах лодке под непрерывным дождем, на ветру, пронизывающем до костей.