У нас в Крисанте - [88]

— Не твое дело! — буркнул Михэлука, укутывая шерстяным одеялом съежившегося Бенони.

Емилиан смолчал. Затем встал, а Бенони в испуге еще теснее прижался к Михэлуке и зажмурил глаза. Михэлука поплотнее укутал брата и без всякого страха обратился к Емилиану:

— Может быть, теперь ты и меня убьешь? А я не боюсь тебя! Я знаю, кто ты такой. Мне Томека все рассказал… Он мне рассказывал, как бежал за тобой, чтобы свернуть тебе шею. Ты только чудом от него спасся!

Емилиана всего передернуло.

— Что ты сказал? Значит, ты знаешь, кто я такой? Это Томека вбил тебе в голову все эти глупости о фашистских офицерах и Ставриаде? Откуда он знает Ставриада? — И, словно боясь ответа, тут же добавил: — А я решил тебе что-то подарить. — И Емилиан открыл жестяную коробку. Ту самую коробку, из-за которой когда-то тетка отлупила Михэлуку.

Звякнули золотые монеты, и одна из них, стукнувшись о грудь Михэлуки, как искорка, замерцала в складках одеяла. На маленькой, зубчатой по краям монетке выгравирован петушок. Бенони протянул было к ней руку и тут же, словно обжегшись, отдернул.

Емилиан протяжно зевнул и рассмеялся:

— Это тебе. Купи себе велосипед!

Михэлука взял золотую монетку, мельком взглянул на нее и с отвращением швырнул обратно в кухню.

— Не нужен мне твой велосипед! Это плохие деньги!

Емилиан снова рассмеялся:

— Ну и дурак! Монетка-то золотая!

— Пусть золотая! — упорствовал мальчик. — Мне эти деньги не нужны! И дяде они не нужны! Это краденые деньги! Они отравили тете всю жизнь!

— Ишь какой сопливый философ нашелся! Тогда возьми ты, Бенони. По крайней мере, не сможешь сказать, что бесплатно скулил. Купи ты себе велосипед!

Бенони шмыгнул носом и, осмелев, твердо заявил:

— Мне тоже не нужен твой велосипед. Нам папка сам купит велосипед, когда получит премию!..

— Выходит, вы оба настоящие барчуки!

— Сам ты барчук! — огрызнулся Михэлука. — Мы не барчуки, а пионеры!

— Вот как! Значит, вы пионеры… — угрюмо буркнул Емилиан. — А почему ты считаешь меня барином? Где ты видел босого барина, с обмороженными ногами?

Сказав это, Емилиан Крисанта вдруг почувствовал, как он бесконечно устал и как ему хочется спать… Ведь он не спал несколько ночей… Хоть бы немного поспать…

Он крепко потер ладонями щеки, сел на край кровати и еще раз попытался трезво взвесить свое положение: «Надо будет заставить Гаврилу отвезти меня на вокзал. Ничего, отвезет, никуда он от меня не денется!.. Ну и болван этот Гаврила!.. Ничего не знал о золоте!.. Даже поверить трудно! А когда все узнал, у него был такой вид, словно его дубиной по башке стукнули. Он всегда был смирным и честным слугой. Все пошло бы как по маслу, если бы не история с Олимпией. Ну и гадюка!.. Только бы не сдохла, проклятая, а то спутает все мои карты! Этот слюнтяй Гаврила сразу проболтается. Нет, она баба здоровая, такие от одной пули не подыхают… — Вдруг в голове убийцы промелькнула страшная мысль. — А вдруг Гаврила пошел меня выдать? Нет! Не может быть! Из-за детей побоится! Не принесет же он в жертву собственного ребенка, — успокаивал себя Емилиан. — Слишком он напуган, чтобы на такое решиться… Нет, не выдаст… Он у меня в руках!» А когда все окончится благополучно, первые три-четыре дня Емилиан будет только спать. Спать, спать и спать, чтобы забыть все на свете. Емилиан встал и взглянул, что делается во второй комнате. Михэлука сидел и не сводил с него глаз, удивительных синих глаз Рафилы… Жгучая боль снова огнем обожгла ноги.

— Ой, как болят! Не могу больше терпеть!

Михэлука вздрогнул… Он неотступно следил за каждым движением Емилиана…

— А как ты отморозил себе ноги? — спросил он, хотя заранее знал ответ.

— Много пришлось торчать в снегу, на морозе.

— Где же ты так долго торчал на морозе?

— В лесу. За зайцами охотился.

— Значит, ты фашист? — спросил осмелевший Бенони.

Емилиан попытался обратить все в шутку.

— Вы что, взбеленились? Да с вами труднее разговаривать, чем с милицией! — воскликнул он и, пытаясь стряхнуть сон, нервно заковылял по кухне, глубоко засунув руки в карманы.

На пороге он остановился и, хмуро уставившись на ребят, принялся их поучать.

— Никогда и никому не вздумайте рассказывать про то, что сегодня тут произошло, а если спросят, вы ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаете. А то все на каторгу угодите. И Гаврила, и вы оба, и она!

Словно испугавшись этих слов, тетка широко открыла глаза, попыталась подняться и что-то сказать, но на губах снова выступила кровавая пена и голова бессильно упала на тюфяк. Бинт на плече окрасился в алый цвет.

— Мамочка умирает! — зарыдал Бенони.

Емилиан злобно выругался и, прихрамывая, быстро подошел к раненой.

— Принесите бутылку цуйки!

Михэлука метнулся на кухню, чтобы взять бутылку из шкафчика. Он ее сразу нашел и тут же принес, но по пути все же успел бросить взгляд на кровать и увидел, что на меховой куртке лежит револьвер. Его сразу же осенила смелая мысль, и от волнения подкосились ноги. Дрожащей рукой он отдал Емилиану бутылку.

— Ступай принеси стакан, дурачок! — прикрикнул Михэлука вдруг на Бенони и вытолкнул брата на кухню.

Бенони в испуге вытаращил глаза, но послушался.