У меня есть жизнь - [2]

— Что именно, мистер Каллен?

— «Ега-а лифф»?..

— «У меня есть жизнь».

Мужчина удовлетворенно кивает, приняв перевод, хоть и то, что даже среди вечных льдов есть жизнь, а у него лишь какое-то подобие, не слишком радует… зато песня как нельзя лучше подходит к атмосфере морозного зимнего вечера. Истинно Рождественского.

— Как там Кай? — поинтересовался Эдвард, когда реклама Санты напополам с приятной уху нордической музыкой напомнили ему, что сумка с ноутбуком отнюдь не пустая.

— Чудесно, сэр, — Джаспер на мгновенье посмотрел в зеркало заднего вида, подметив заинтересованность босса, — это его пятое Рождество, но такое ощущение, что первое. Подготовка идет полным ходом.

Мужчина улыбнулся краешком губ.

— У меня кое-что есть для него, — и вытащил из бокового кармана небольшой новогодний чулок, зашитый снизу белыми нитками, а сверху закрытый с помощью блестящей маленькой молнии. На боку его, сидя на месяце и покачивая правой ногой в ожидании своих саней с оленями, сидел маленький Санта.

Водителю пришлось еще раз посмотреть назад.

— Большое спасибо, мистер Каллен. Он будет очень рад, — с искренней признательностью поблагодарил он.

— Дети вообще любят конфеты? — Эдвард задумчиво повертел чулок в руках, рассматривая при отблеске фонарей его с разных сторон. Ему никогда не нравились сладости — даже в детстве. Эсми говорила, что он идеальный ребенок. Эсми всегда была против шоколада, карамелек и, что считала наибольшим злом, тянучек. Ириски сводили ее с ума…

— Не могу ручаться за всех, — хмыкнул Джас, — но Кай обожает. Моя жена едва успевает вырывать их у него из рук.

— Я сделал неправильно, что купил их?

— Напротив. Сегодня праздник, поэтому он вполне может ими полакомиться. Я уверен, Элис не будет против.

— В случае чего пусть обижается на меня.

Водитель добродушно посмотрел на Каллена, ободряя взглядом. Беззвучно пообещал, что все будет как нужно и никто никого не проклянет. Было бы из-за чего — конфеты…

Эдварду нравился Джаспер. Нравилось его чувство юмора, отзывчивость, понимание ситуации и крайний профессионализм. Не было еще ни разу, когда он без причины пропустил рабочий день, не выполнил поручение или сделал что-то неподобающее. Пока Уилток был за рулем хозяйского автомобиля, можно было не волноваться за судьбу железки. Да и пока Джас рядом, вряд ли могло произойти что-то плохое и с самим Эдвардом. После ухода Черити никто иной, как он, дважды переубедил его кончать с жизнью.

— Сегодня по тридцать третьему? — без особого энтузиазма, все так же практически не мигающим взглядом обводя пейзажи за окном, поинтересовался Каллен. Снег многие любят, но он находил в нем исключительно омерзительность. Мокро, холодно, слишком бело… любой цвет, который рябит в глазах, Эдварду не нравился. Это повелось еще с детства, после психиатрической клиники.

— Я уже свернул на четыреста тридцать четвертое, сэр, — виновато, но не без капельки улыбки, доложил тот. И вопросительно оглянулся на босса, делая вид, что не причем, — повернуть обратно?

— Нет, не нужно… — мужчина расслаблено выдохнул, распустив галстук, затянутый слишком туго. И тихо пробормотал, прекрасно зная, что Джас все равно услышит:

— Спасибо.

С его стороны это было почти подарком, Каллен понимал. Когда дома любимая жена, когда ждет жизнерадостный сын с извечной просьбой поиграть в железную дорогу, когда стол большой и накрыт с привычным Уилтокам размахом… когда горит сотней, тысячей огней, согревая, ёлка… о каких задержках может идти речь? И Джаспер спокойно, без угрызений совести и штрафов со стороны Эдварда, мог довезти его до квартиры, высадить и вернуться к семье. Однако удлинив путь почти на полчаса, лишив себя целых тридцати минут домашнего уюта, он сделал так, чтобы приятно было и хозяину. Чтобы домой вернулся не в восемь сорок пять, а хотя бы в девять двадцать. Еще чуть-чуть побыл с кем-то.

— Не за что, — Джаспер, кажется, был немного смущен, — здесь гораздо лучше дорога.

Эдвард не стал трогать это оправдание и принял его — когда о тебе заботятся, сгодится любая причина.

Перед взглядом, то и дело сменяя друг друга, проплывали темные деревья, припорошенные снегом. Их ветки бросали длинные тени на дорожное полотно, через каждые три метра уставленное фонарями. На улице мело, причем с момента отъезда от офиса уже куда больше. Эдвард с позиции случайно наблюдающего, никак не заинтересованного природными красотами и уж точно их рождественской сказкой, о которой бабушка твердила с детства, лениво подмечал, что этот лес скорее ельник по своему типу, чем смешанный. Ёлки были разными — большими, маленькими, с причудливо закругленными холодным ветром лапами или же пушистыми-пушистыми, как мягкая шерсть, иголками, расставленными в жесте объятий в разные стороны… эти ёлки стояли в темноте, в ледяном холоде, выше, чем по ствол в снегу. И как бы ни хотел Эдвард утверждать обратное, но ему казалось, что они достаточно счастливы. По крайней мере, если бы были людьми, могли ответить нечто подобное.

— Вы купили «рождественское дерево»? — с презрением обратившись к словам известной праздничной песни, спросил Эдвард. Достаточно лениво, скорее просто чтобы занять себя.