У Дона Великого - [48]
Зашла Алена и в сельскую кузницу, притулившуюся на краю деревни. Там орудовали кузнец Васюк Сухоборец, Гридя Хрулец и еще несколько сельских жителей. В закопченной хоромине без потолка натужно пыхтел заплатанный мех. Молоты, взлетая кверху, вели громкий звенящий разговор. Изредка бухал большой молот и зло шипело в воде раскаленное железо. По углам грудами были навалены готовые копья, топоры с длинными рукоятями, рогатины, самодельные мечи и ножи и всякое другое оружие. Тут же лежали сшитые из двойного рядна нагрудники, наколенники, мягкие кольчуги, на которых поверху были укреплены плотно друг к другу железные пластины. Такими же пластинами отделывали и островерхие шапки-шлемы, сделанные из того же рядна в четыре слоя. Все это было изготовлено для сельских ополченцев. Рядом с кузницей несколько крестьян сгибали для луков тонкие, хорошо отесанные, упругие ветви дикого орешника и клена, другие вили тетивы из льна и ремней.
Гридя Хрулец в красной холщовой рубахе с расстегнутым воротником орудовал огромным шестопером — длинной дубиной-палицей с шестью железными острыми перьями на конце.
— Готова моя Маня! — любовно восклицал он, скаля зубы. — Налетай, вороги! Как махну, так дюжины нету! Дядя Васюк, дай спину, я спробую, а?
— Я те спробую, — угрюмо, но беззлобно отвечал Васюк, редко улыбавшийся с тех пор, как ордынцы зарубили его жену. — Ты, парень, не хвались, идя на рать, а хвались, идя с рати.
— До самого Мамайки доберусь! — не унимался Гридя. — Как садану по башке, так враз и блин!
Увидев Алену, Гридя расплылся в улыбке.
— А-а, невеста! Чего пришла, за оружием?
— Нет, женишок, у меня есть свое почище твоего, — в тон ему ответила Алена.
— Вот как! Ай воевать собралась?
— Собралась!
— Ну-у! Сильна, матушка. А ведь девок в ратники не берут!
— А меня возьмут. Когда ты от ордынцев плакать будешь, я тебе слезы утирать стану.
Кругом загоготали:
— Ну как, Гридя, получил оплеуху?
Вдруг в жарком воздухе со стороны небольшой сельской церквушки разнесся звон колокола. Кузнецы опустили молоты, затихли. Колокол гудел мерно и призывно, и этот тревожный звук, как нож, врезался в сердца людей.
— Никак сполох, — глухо произнес Васюк и бросил молот в угол кузницы. — Вот, парень, и пришла пора спробовать твою Маню…
Все сгрудились около кузницы. Каждый уже давно ждал этого часа, но вот раздался звон колокола и словно расколол жизнь на две половины. Все, что было до этого важным и спешным, стало теперь как бы ненужным и мелким. Люди стояли молча, в недоумении, будучи не в силах ухватить оборванную нить привычных мыслей.
Подскакал на взмыленной лошади всадник.
— Старшой есть тут?
— Я буду, — выступил вперед Васюк.
— Наутро выступать. На Коломну! — и умчался, обвитый серой пылью.
Среди всеобщего молчания Васюк промолвил:
— Слава богу, хлеб почти целиком убрали. Остаток бабы сами уберут. И сена скоту накосят.
В его словах не было ни злобы, ни возмущения, слышалось лишь досадно-горькое сожаление, что приходится сразу оборвать все житейские заботы и приступать к новым, тяжелым, но необходимым делам.
И так было в сотнях сел и деревень в эти сухие, безветренные дни августа 1380 года.
Назавтра ополченцы, возглавляемые Васюком и Гридей, ушли, село сразу почти наполовину опустело. Проводив вместе с другими женщинами ратников, Алена долго стояла на краю деревни, прислонившись к плетню. И наконец решилась.
В тот же день она попросила мать Еремы взять к себе во двор корову и присмотреть за избой. Сказала, что хочет с возчиками зерна в княжеские житницы поехать в Москву, к тетке, рассказать про отца и побыть там с неделю.
— Тошно мне тут, тетя Ефросинья.
Под вечер она отправилась на могилу отца, в последний раз опустилась на колени у дубового креста.
— Прощай, батяня. Пойду, куда все пошли… За мамку отомстить хочу… Благослови, батяня! — и, склонив голову, замерла в оцепенении.
Вечером при тусклом свете каганца она отрезала свои косы, свернула их в тугие жгуты и спрятала в сундук. Теперь ее голова была острижена по-мужски, «под горшок». Примерила кофту, у которой в передней части с изнанки была нашита толстая прокладка, чтобы не была заметной ее девичья грудь. Затем достала из сундука отцовские доспехи и оружие. Меч прицепила к поясу, колчан и лук повесила на плечи вместе с мешком, где находились кольчуга, шлем, сапоги, кое-какое белье и еда.
Алена вышла еще затемно, чтобы никто ее не видел, оглянулась на черные избы родной деревни и повернула на коломенскую дорогу.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Во всей этой сумятице, заполнявшей дни с утра до вечера, великого князя все время не оставляла, крайне беспокоила одна мысль: каковы намерения Мамая? Он боялся внезапного нападения. Дальние сторожи, посланные в Дикое поле, доносили, что Мамай по-прежнему кочует в устье реки Воронеж, а часть его воинов даже находится далеко за Волгой. Но как знать, что у хана в голове! Дмитрий Иванович хорошо понимал, с каким опытным и коварным врагом он взялся тягаться.
